Илья Зданевич - Собрание сочинений в пяти томах. 1. Парижачьи

Двойная игра кончается, щеголь может остаться один, если ему угодно с его чувствами, но он выходит. Сейчас же они договорятся до всего. И им незачем ссориться, они могут дружески покончить со всем этим. Он будет брать щеголя на гонки в пробеги, встречаться с ним, но незачем не надо и не к чему. Он умеет обращаться с мужчинами. Но вообще они много хуже женщин. Вот лицедей. Это игра краснобая. Если положить разложить и приложить, а потом переложить, то останется только уложить и чемодан готов и можно отправляться в путешествие, вспомнил он фразу жены.

И он опять думал о жене, захлебываясь от удовольствия. Если бы он знал, что этот полдень в полдень был полднем их жизни и все они, возмужавшие сейчас стояли в зените и все в разных концах города переживали это сердцестояние. Но как умница, как разстрига, как лицедей он считал, что только он один сейчас занят подобным необычайным для него просветлением. И он стремился ему навстречу, отдавался мыслям и хотел только, чтобы щеголь приехал как можно позже.

Он взял карточку своей жены со стола. Она была снята у его автомобиля, который он построил и подарил ей недавно. Он рассматривал карточку со всех сторон и достал ее из рамы. Но он не хотел видеть ее такой, он хотел только ее без машины и всякой всячины. Он достал ножницы и стал обрезать карточку постепенно уменьшая ее, так, чтобы в конце концов осталось одно лицо одно маленькое личико, выглядывавшее из под низко надетой шляпы. Потом он отрезал и шляпу.

И вот ее лицо лежало перед ним, улыбающееся, единственное, драгоценное.

Принимать или непринимать щеголя. Не лучше ли сказать, что он уже уехал и остаться наедине с этой отрезанной головой, от которой осталась только нижняя часть лица. Он нагнулся и поцеловал этот обрубок лежавший у него на столе и продолжавший улыбаться.

Ему даже показалось на минуту, что этот обрубок был ему дороже живой жены. Какая глупость. Он решил оправдать себя, вспомнив о недостатках своей жены. Но таковых не было. Очевидно, он вовсе ее не знал. Не мог же он считать ее недостатками ее легкомысленный образ жизни, то что она слишком часто появлялась в обществе незнакомых ему мужчин. Он сам поступил бы также на ее месте, он был виноват во всем, он один, идиот, не понимавший какое сокровище он держал, расточавший его, отдававший другим, идиот, да и только. А он считал себя человеком практичным и бережливым.

Щеголь, ворвавшийся в кабинет, смел и вымел все, что было в душе кожуха. И неприязнь, которую тот испытывал к нему перешла теперь в неистовство и ненависть.

Молчать — крикнул он щеголю, когда тот только открыл рот, чтобы что-то сказать. Таким же жестом, каким он взял лицедея, он подхватил щеголя и бросил его в то же кресло.

Сиди, молчи и слушай.

Его озлобление приняло форму бешенства. Как он смел спугнуть его мысли.

Ни с места. Если ты шевельнешься, я тебя убью. Щеголь сидел привалившись в кресле и молчал, открыв рот. Что это шутка или черт знает что. Но кто же так шутит. Он ничего подобного не видел со стороны кожуха. Он только что был так ласков по телефону. Кто же мог это устроить. Умница, вероятно она, кто же мог, кроме нее.

Он хотел сказать что-нибудь, но не смог. Ничего не выходило. Рот оставался открытым и он молчал.

Между тем кожух пододвинул стул, поставил на него колено и сказал: мы с вами перестанем вовсе встречаться, потому что вы не умеете себя вести. Мои встречи с Вами вероятно породили целый ряд разговоров, расстраивающих мою личную жизнь. Я давно хотел сказать Вам об этом. Теперь пора. Вы не будете искать встреч со мной, понимаете нет. Теперь слушайте.

Вздор, закричал щеголь, вскочив с кресла с такой решимостью и быстротой, что кожух так и остался стоять. Вздор, говорю Вам. Кто наговорил Вам все это. Откуда Вы все это узнали, объяснитесь. Все это вздор, вздор и ложь. Кожух толкнул его рукой так, что тот упал. Сидите и не кричите. Сейчас вы все узнаете. Я узнал об некоторых фактах свидетельствующих о том, что моей семейной жизни грозит урон из-за моих постоянных встреч с вами. Понял. Так я хочу быть свободным и все свободное время отдать моей жене, но я и не хочу больше встречаться с вами. Поняли.

Вздор и клевета, — вскричал щеголь, опять вскочив. Я знаю, что на меня наклеветала либо умница, либо ее муж лицедей, либо кто либо из их друзей.

На этот раз кожух не кинул опять щеголя в кресло. Он качнул стул и опираясь на него коленом, продолжал качать его. Может быть это и правда. Ведь смута была посеяна лицедеем. И не его ли игру исполняла умница, при помощи которой лицедей, или может быть умница, пользовалась своим мужем. Тут легко было попасть впросак.

— У Вас только что был лицедей. Я знаю это от него самого, он заезжал ко мне и наплел кучу историй. Он должен был приехать к Вам, чтобы у Вас впервые посмотреть на состав его жены. Наивности, глупости. Как будто он не мог все это увидеть у нее. Потом она прислала к Вам разстригу, своего лучшего друга, откуда знать? как будто не могла прислать другого. И они тут, делая вид, что они враждебно друг к другу настроены — разыграли Вас. Простофиля. Но этого мало. Вслед за мужем ко мне приехала умница и несколько минут терзала меня всякими хитросплетениями. Я сразу понял, что это козни, которые они строят против Вас. И вам не стыдно попадаться на удочку.

Кожух все качался и качался. Это все было весьма правдоподобно и во всяком случае требовало обсуждения. Заговор мужа и жены против него был весьма вероятен, во всяком случае он мог быть, хотя мотивы его и ускользали от кожуха. Несомненно и тут играли роль какие то увлечения. Но какие он не знал и не подозревал. И щеголь мог быть вовлечен в эту игру, потому что они знали о его дружбе со щеголем. Но где всетаки были мотивы. И кто был руководителем?

Кожух качался и смотрел на щеголя. Он не хотел сдаваться сразу. Он спросил почему.

— Но ни ты, ни я не знаем, что могло побудить лицедея и умницу вести кампанию против нас. Раз нет налицо мотивов, то мы вероятно и понимаем неправильно события. Конечно это очень странно, что и умница, и лицедей посетили вас. Но это ничего не доказывает и только наводит на размышления.

Кожух отошел от щеголя и сел за стол. На лице его было написано выражение боли, совершенно незнакомое щеголю и так его удивившее. И щеголь бросился к другу. Но кожух опять сухо бросил.

Молчите. И садитесь.

Щеголь сел.

Опять они молчали. Кожух нарушил молчание.

— Я окружен врагами. Теперь в этом убежден я и огорчен этим вконец. Умница и лицедей что-то замышляют против меня. Позицию разстриги я тоже видел. Я не знаю, что делает его жена. Но я тоже подозреваю и ее. Это делает жизнь мою невыносимой. Но подумали ли вы о моей жене, щеголь. Подумали ли Вы, что я провожу все время вне моей семьи, что я не вижу ее, что я о ней ничего не знаю. Не подумали ли Вы, мой друг, что у меня от моей жизни полной дел, остается всегда несколько минут и эти минуты я отдаю не ей, а Вам, друзья.