Валерий Попов - Нарисуем

– Пытаюсь, как закон того требует…

Читай: не закон, а заказчики!

– Тендер тут провести…

Тендер – читай: конкурс.

– На лучшее…

Читай: худшее…

– Использование этого региона. Как-то его спасти!

– И как?

– Да пока что кисло все.

Это я вижу. Зато у меня все хорошо! Даже Софья Павловна, от рояля восстав, посетила. И ученицы ее. И какие-то усталые интеллигенты. Таких родных, внимательных глаз после этого уже не видел. И даже Пекины друзья-заговорщики в процессе моего чтения героически поднимали свои измученные головы от стола и вникали. Успех! Да. Было тепло. Как Инна и обещала. Только вот Митьки не было. И зря! Я победно глянул на Инну. Ну что, довольна? Довольна… да не совсем? Теперь уже, распаренный победитель, я мог трепать ее, как хотел… Схимичила с Митей? Как поняла, что не удался ее расчет и что на Англию я работать не буду, решила меня вырубить, дабы я не смущал юный ум. Теперь я уже вполне снисходительно на нее смотрел. «Ну что, довольна?» Она смущенно отвернулась. «Нет, недовольна. Теперь понимаю – на этом празднике духа Митьке надо бы быть». И действительно, так тепло потом уже не было.

И тут распахнулась дверь, и влетел розовощекий Митька – без пальто! Я прилетел сюда без пальто, и он – без пальто. Обнялись… Вот оно, счастье. Сын мой!

Митька, счастливый, снова в больницу убежал, а я от счастья заснуть не мог. Пытался и Пеку взбодрить:

– Ну, раз Гуня тут проблему решает, так, может, не безнадежно все?

– Да что знает он? Тротилу не нюхал!

Видимо, это обязательный элемент образования. Тогда и я ноль!

На потолке вдруг задрожала тень рамы! Я в восторге поднялся… Северное сияние, наконец?

– Все! Подожгли, суки! – Пека вскочил.

Горела «изба», где я только что был счастлив! Пронзила мысль: «Это ведь они и меня, суки, сожгли». Пека выскочил – и тень его с улицы заняла весь потолок… Записал. Деталь, конечно, небогатая, но по бедности сгодится. Потом рядом с его головой появились тени в касках.

Нет ничего противней – и сиротливей – запаха пожарища, а тем более – мокрых сгоревших книг.

– Ну что, – сказала Инна Пеке, – тебе мало еще?

Пека сидел, уронив черные руки, но тут вскочил.

– Я с этими суками разберусь! И я тут построю… Дворец книг!

– Ясно, – она набрала номер на телефоне. – Все, папа! Давай, жду! – повесила трубку, глянула на меня. – Ну а ты что?

Я что?

Зазвонил телефон. Она взяла.

– Тебя, – протянула трубку, тяжелую, как гантель.

Язык жены заплетался.

– Настя пропала!

– Как?

– Обиделась на что-то. И вторую ночь нет.

Да уж есть на что обидеться!

– Может, у бабки она? Ты бабке звонила?

– Думаешь, она там?

– Тебе думать надо! – брякнул трубкой.

Дочурка – будем считать – у бабки спасается… хотя и бабка тоже не вариант!

– Ну? – Инна и прижавшийся к ней Митька стояли передо мной.

– Завал, – сказал я Инне, возвращая трубку. Выбрал!

– Ясно, – проговорила она. Прогрохотал злобно сброшенный с антресолей чемодан. Выбрал я. Как всегда, не то. Проиграл. Как и все проигрываю. Это я только в литературе лют.

– Черт, убери эту дрянь! – Инна металась, собираясь, и елка, так и не установленная, постоянно оказывалась у нее под ногами.

– Погоди, ведь Новый год! – привел я последний жалкий аргумент.

– Ничего! В Англии Новый год тоже умеют встретить!

Подъехал тот самый черный катафалк. На фоне пепелища, еще светящихся головешек, неплохо смотрелся. Хорошо, что Пека валялся в отрубе и этого не видал… Хотя хорошего мало.

Я вынес за Инной и Митей чемоданы. Грязные слезы от дыма текли. Или не только от дыма? Митя какой-то подавленный был. Надо бы устроить с ним бодрый языческий танец на углях! Не было сил.

– Ну, ты что, остаешься здесь? – уточнила Инна.

– Да нет, своего хватает. Скоро к себе.

Инна махнула белой ручкой, и они с Митей скрылись за черным стеклом.

– А? Что? – Пека очнулся. Хорошо, что я хотя бы рядом был. – Улетели?

– Еще нет.

– Митьку не дам! Его здесь место!

– Но не все это выдержат.

– А как мы тут?! – Пека произнес.

А как мы… этого я еще сам толком не понял. Сели в его авто, понеслись. Пришлось, правда, чтобы выехать из гаража, убирать с-под колес остатки пиршества.

Аллея героев! Навстречу катафалк возвращается. Вот и хорошо. Вот все и устроилось. И на кладбище нас отвезет. Здесь мое место. Рассчитаем точку… березку, чтоб наш венок повесить, чистую подберем.

– Давай! – это я скомандовал. Лучший конец для сценария!

– Урр-ра-а!

Потом мы вместе с машиной валялись в канаве. Вот так. Эффектное окончание, в стиле «совок»… но для ВГИКа годится. Или нас давно отчислили из него? Сознание плыло.

– Хило поцеловались! – Пека прохрипел.

В небо, весь светящийся, как новогодняя елка, взмыл самолет…

Мобильник мой огорчал меня. Мог ли я десять лет назад хотя бы представить, что маленький кармашек рубашки сможет вместить такой сгусток неприятностей и проблем? Порой, когда я его вытаскивал и тупо глядел на поступившие неприятные сообщения, я думал: а размахнись ты пошире, закинь его вон на крышу сарая и там оставь, и с проблемами и неприятностями будет покончено – никаким иным способом они не пробьются к тебе! Давно уже никто не звонит тебе по обычному телефону, привычная прежде почта словно испарилась, да и не нужна – кому ныне придет в голову мысль писать длинное, пространное письмо на бумаге? А тут – потыкал по клавишам, послал и – получите неприятность. Прогресс!

Просматривая сообщения, я раскинулся в тихом московском дворике – рухнул здесь абсолютно случайно, уже не было никаких сил брести по раскаленной душной Москве – а тут вдруг потянуло свежестью, и меня засосало сюда. Действительно, тут имелся кусок покоя и прохлады под старинным, мощным, корявым, наклонным и как бы перекрученным по спирали вязом. Очень старые деревья время вот таким странным образом выкручивает – замечал это не раз – отжимает, словно белье.

Тут имелся еще один московский старожил: белый московский флигель с маленькими сводчатыми окнами, приплывший явно из тьмы веков, как и вяз. Вернее, наоборот – это они были давно, когда тут еще ходили бояре, а постепенно приплыло сюда остальное: этот огромный шикарный дом, украшенный пестрым кафелем, эпохи эклектики и империализма, и жестяная (и бездушная) табличка на флигеле: «Строение 2», от которой буквально разило эпохой инвентаризации и социализма… впрочем, с этим, возможно, я ошибаюсь… и как это сладко вдруг – иметь право безнаказанно ошибиться хоть в чем! Как приятно вот так, наконец, расслабиться, отдаться потоку необязательных мыслей, в которых можно вот так лениво ошибиться – и это не будет иметь никаких зловещих последствий. В основной жизни такая роскошь недоступна давно, а тут ошибайся сколько влезет, расслабляйся, отдыхай! То ли это табличка времен позднего социализма, то ли раннего капитализма… какая разница! И то и другое безопасно для тебя. Не надо в связи с этим куда-то срочно звонить и ехать, как ты уже привык, и уже не можешь остановиться… а вот, оказывается, могу!