Евгений СТЕПАНОВ - Застой. Перестройка. Отстой

– Умею, – ответил Панов, – Это не сложно. Я расставляю широко руки и низко-низко парю над нашим коридором. Я бы вылетел в окно, но оно у нас на решетках. А на воле я не летаю.

– Почему? – спросил я.

– А зачем летать на воле?! – сказал Борис. – На воле и жить можно.

– Продемонстрируете нам свое умение? – ехидно спросил Владик.

– Конечно, – ответил Панов. – Но для этого нужно, чтобы вы здесь пожили примерно полгодика…

Видя, какие у нас после его слов стали физиономии, Панов быстренько отбежал в другой конец коридора.

По отделению пронеслась информация обо мне. Все узнали, что я с высшим образованием. Учитель русского языка и литературы. В глазах пациентов я начал читать некое уважение ко мне. Панов также узнал от Семена Моисеевича, что я напечатал несколько заметок в районной газете «Трудная новь».

Шепнул мне:

– Из вас выйдет настоящий писатель. У вас взгляд талантливый. И жизнь нелегкая.

Я поблагодарил его за добрые слова.

Первый день в «дурдоме» остался за плечами. Самое трудное, по моим представлениям, ожидало меня впереди. Ночь. В отделении отбой – в девять часов. Где же спать? Я попытался уговорить санитаров разрешить мне провести ночь в «моем» кресле. За фикусом. Сильно просил. Санитары не разрешили. А вот нянечки – воистину святые женщины! – принесли мне в порядке неимоверного исключения топчан из комнаты свиданий, поставили два стула под голову и тело, выдали белье (его выдали всем, не только мне) и пожелали мне спокойного сна.

Таким образом, я получил шикарную койку в общем коридоре, который тогда мне показался райским местом.

Перед сном нас построили. И новичков, и ветеранов. Пересчитали. Вручили какие-то таблетки, которые – «мы в унитаз, кто не дурак».

Объявили отбой. Свет остался включенным. Свет вообще никогда не выключали в «дурдоме».

Я пытался заснуть, но не мог. По коридору, точно так же как днем, ходили чуды-юды в своих серых, не самых симпатичных халатах.

В разных концах коридора начались игры в карты. Милые ребятишки бросали карты на стол так, как будто играли в домино. Треск и шум стоял страшный.

Я понял: день в «дурдоме» смешивается с ночью, прошлое с настоящим, явь со сном (бессонницей), жизнь со смертью, ум с безумием. Словом, все как на воле. Только в гипертрофированной форме.

Подошел Панов, прочитал стихи (странно: я не понял – чьи). Пожелал спокойной ночи и откланялся:

– До завтрашнего утра, мой милорд, побеседуем, если вы позволите, утром!

Он ушел, а я еще читал свою любимую книгу стихов. Этот сборник «Лирика» (антология русской поэзии за три века) всегда со мной. Где он только не бывал! А теперь вот попал и в «дурдом».

Я все пытался заснуть, но, увы, тщетно.

Подбежал молоденький мальчишка. Тот самый, который пугал меня, когда я только оказался в больнице.

Познакомились. Он тоже начал рассказывать о своей судьбе, о жизни в «психушке». Звали его Кириллом.

– Я здесь восемь дней. Поначалу было жутко, а потом ничего – привык. Живу. Ты не дурак, что на стульях в коридоре остался ночевать. Правильный поступок. В палатах всякое может приключиться. Вчера, например, у одного из нашей палаты припадок случился. Он выбежал в коридор, высадил головой оконное стекло, начал что-то кричать… Хорошо – санитары не спали, быстренько его успокоили. Сейчас он дрыхнет, связанный ремнями.

Потом парень культурно пожелал мне спокойной ночи. И удалился.

Спать мне расхотелось окончательно. Но я сделал очередную попытку и… как ни странно, провалился в туманное, почти бесчувственное забытье.

Проснулся. Подумал, что уже часа три ночи. Оказалось – понял из разговора нянечек – только час. Даже утро еще не наступило. Пожилая сердобольная санитарка (старшая!) предложила мне слабенького снотворного. Я его, не раздумывая, выпил и проспал, как убитый, до шести утра. Как раз до подъема.

Собрав свою постель и положив ее в указанный нянечкой специальный ящик, я спрятался за фикус. И продолжил писать свой дневник, который я всегда пишу по фотографическому принципу – что есть, то и есть.

Из второй палаты вынесли несчастного, скорченного и тощего мальчика-инвалида. Ему нужно было сдавать анализ мочи. По команде санитарки двое дурдашей сняли с него штаны, и тот прямо в коридоре помочился в банку.

Мочиться самостоятельно этот бедняга не мог.

Я продолжил заполнять дневник. Итак, первые – «милые»! – сутки я продержался. Предстоял новый день. Вот его-то я и хотел использовать на полную катушку. Где и когда еще я имел такую возможность – и необходимость! – читать и писать с утра до ночи?!

Я начал вспоминать, что происходило еще интересного вчера? И вспомнил такой эпизод. Вечером я заметил в нашем коридоре молодого человека, на удивленье хорошо одетого. Он был не в больничном халате, а в цветастой рубахе и джинсах. Утром я его не видел. Парень беседовал с санитаром. Я подумал, что он доктор, на худой конец – тоже санитар. Я подошел к нему. Извинился. И жалобно так попросил у него разрешения спать на кресле в коридоре.

Парень рассмеялся.

Он тоже оказался пациентом. Только с огромным стажем. Три года вообще не выходил из психушки. Сейчас получил право на краткие свидания на воле. А всего в «дурдоме» к тому времени он «отмахал» восемь лет.

Он совершил преступление (какое – я не стал расспрашивать). Суд признал, что совершил он его в невменяемом состоянии.

В семь часов, после того, как немного посочинял грустные, трагические стихи, я решил передохнуть.

Ходил по обыкновению взад-вперед.

Увидел заведующую отделением. Она меня пригласила к себе в кабинет. Разговор начался с ее обидного, но резонного вопроса:

– Почему в армию не хотите?

Я ответил, что, мол, наоборот – хочу! Лишь бы отсюда поскорее убраться!

Она не поверила. Потом стала расспрашивать, что у меня болит. Я ответил, что у меня все в порядке. Только, мол, сплю плохо, мучает иногда бессонница, нервничаю из-за пустяков, сердце болит… Нервы, видимо, расшатаны.

Она хмыкнула. И сказала:

– Ну ладно, идите, скоро начнем вас всех обследовать.

Заведующая не обманула – обследования потихоньку начались. Врачи стали проявлять к нам, призывникам, хоть какой-то интерес.

Мне сделали ЭКГ. Она оказалась нормальной. Это радовало. Значит, сердце в порядке. Но оно же действительно у меня нередко болит. Может быть, меня мучает невроз? Невроз сердца?

Позвонить домой не разрешили. А то я хотел через знакомого областного поэта и журналиста Сергея Рогова дать весточку о себе. И о том, что мне здесь, в больнице, было необходимо.

А необходимо мне было следующее: мыло в мыльнице, большая тряпка из марли (чтобы использовать в качестве полотенца, настоящее полотенце жалко!), много витаминозной еды, дабы поддерживать организм – виноград, орехи, курага, бутерброды с сыром, а также – как роскошь! – две бутылочки лимонаду (одну бутылочку попросил Владик, про которого никто из домашних даже не знал, где он находился).