Марк Гиршин - Дневник простака. Случай в гостинице на 44-й улице

Но нужно было бы попробовать, со стороны одно, а начнешь работать, может оказаться совсем не так.

Сегодня Ноле опять «вожжа попала под хвост», и мы поссорились. Но сначала все было хорошо. Встретились на улице. Ну, куда пойдем, поцеловала она меня, как всегда при встрече. Не люблю этот туман. Хочешь, я тебя поведу в одно кафе, мы там еще не были, посидим, там уютно. Я бы лучше хотел в гостиницу ко мне, она, наверное, неделю не была у меня из-за поездки, но она строго сказала, об этом пока забудь. Наверное, вспомнила, что у нее голова болит от наших свиданий. И мы пошли.

Во всем огромном зале сидело несколько человек. И такая тщательная изоляция от дневного света, что теряешь представление о времени. Может быть, они нарочно это делают, чтоб подольше сидели. Нола вдруг вспомнила, отдал ли я напечатать пленку. Я признался, что забыл. Я видел, она была недовольна, но промолчала. Мне хотелось подискутировать на всякие отвлеченные темы, и я спросил, как по-твоему, почему они затрачивают такие большие деньги, чтобы полный света и воздуха зал превратить в такой погреб, как это кафе? Нола обиделась. Почему ты раньше не сказал? Ты же видел, что я сделала заказ. Но я объяснил, дело совсем не в кафе, меня удивляет, зачем превращать естественное в неестественное с такими затратами средств, материалов и труда, какие вложены во все это, обвел я глазами зал. Скоро на нашей бедной планете вообще не останется ни лесов, ни недр, это хорошо, по-твоему? Я немного знаком с этим вопросом, потому что писал для нашего издательства с одним доцентом брошюру о сохранении окружающей среды. Вообще меня эта проблема интересует. Мне в издательстве даже говорили, что я тронут на сохранении среды. Нола сказала, отдашь мне пленку, я сама закажу фото. Я могу себе позволить то, что ты считаешь неестественным, потому что мне это приятно, а ты как хочешь. Приняла на свой счет. Я не хотел ее обидеть и в оправдание пробормотал, что тигров осталось всего несколько десятков во всей Индии, неужели их надо убивать, чтобы эффектней выглядела реклама губной помады?

Нола попросила официанта дать счет и вызвать такси. Но перед уходом посоветовала мне остаться за столиком, сейчас принесут заказ, не оставлять же им. Мне стало смешно, такая американка, вызывает такси через официанта, за это ему нужно дать не меньше доллара, а рассуждает, как будто все еще питается в студенческой столовой, зачем добру пропадать?

Я остался и съел все два пирожных и грейпфруты с вишнями, свой и ее. Потом еще выпил два бокала какого-то холодного питья, спешить все равно некуда.

Когда вышел, на улице было уже темно и тротуары мокрые от тумана, а туман разноцветный от рекламы. Жарко, но все-таки не так, как недавно. Хозяин гостиницы обрадовался незначительному понижению температуры и поспешил выключить в вестибюле кондишен. Сидел в своем кресле в углу в вестибюле.

Сегодня на наших английских курсах были экзамены, а потом мы пригласили нашего учителя Джона в соседнюю закусочную и отметили окончание. Грамматические упражнения я выполнил все. В графе «отсутствовал на уроке» у меня стоял прочерк, ни одного занятия я не пропустил, а Рита пропустила чуть ли не половину.

Теперь, когда курсы закончены и ОМО все равно прекращает помощь, многие эмигранты не скрывают, что работают, и все время получали деньги и здесь и там, в двух местах. Но когда я спрашивал, где они работают, может быть, я бы тоже там мог устроиться, никто не хотел дать телефон или адрес, отвечали, что их хозяину больше людей не требуется. Зато Рита пообещала, как только переедет на новую квартиру, дать мне телефон и позвать на новоселье.

— Алик, — она кричала на всю закусочную, — я не понимаю, что, твоя миллионерша уже не в состоянии тебя прокормить, что ты просишься на работу? Или она обеднеет, если будет оплачивать твой роскошный номер в гостинице? Скажи ей, что она тоже этим номером пользовалась, есть свидетели.

Волосы у Риты туго затянуты на затылке, а лицо розовое от вина, ее ничуть не смутило, что американцы, чинно обсевшие стойку бармена, как один, обернулись на ее крик, кто-то от удивления даже щелкнул пальцами. Рита сказала, она через своих клиенток постарается найти мне работу, не надо никого просить. Интересно, что Джон в таком же положении, как и я, с окончанием курсов он тоже остается без работы. Многие принесли Джону сувениры, он был рад. А я с собой ничего не привез из Союза.

За Ритой пришел в закусочную тот ее кожаный парень. Я заметил, что ее не обрадовало его появление, и она никуда не хотела уходить. Но он опять ее принялся уговаривать, и она в конце концов поднялась.

Она мне сказала, чтоб я ни за что не уходил из гостиницы на улицу, сначала ОМО должно обеспечить работой. Пусть с полицией выселяют, а ты не уходи. Не совсем приятно, что посторонние слышали этот совет, хотя эмигрантам все это не в диковинку, а Джон и американцы, конечно, ни слова не поняли.

На прощанье Джон ободрительно толканул меня в плечо, уже не как учитель, а как ровесник. Я знал, что он настоящий американец и от души желает мне всего лучшего в своей стране. Интересно, все эмигранты так вырядились, чтоб быть похожими на американцев, что Джон в своих черных ботинках на микропорке и с распахнутым воротником рубашки без галстука единственный напоминал парня из Союза. Даже не очень городского, скорее из области.

Я эти дни ничего не записывал, волнуюсь, что будет, мне позвонил ведущий из ОМО и предупредил, что гостиница оплачена до конца недели, за это время я должен найти себе работу и жилье. Я ответил, как Рита меня научила, дайте работу, тогда я уйду. Но он ответил, все, кто прибыл вместе с вами, давно работают, вы один почему-то не можете устроиться. Мы не будем для вас делать исключений. И повесил трубку.

Я звонил Рите несколько раз, хотел посоветоваться как быть, а она как назло где-то пропадает. Не может быть, чтобы она уже переехала. Говорила, только собирается. Позвонил Гану, есть ли у него работа для меня? Он ответил, он ломает себе голову, чем платить своему рабочему. Предложил, правда, позвонить в ОМО, чтоб меня не бросали на произвол судьбы, к его голосу прислушаются, потому что он когда-то что-то пожертвовал этой организации на помощь советским евреям. Лучше бы отдал мне долг, очень они будут слушать его за какой-то несчастный чек в пять или десять долларов. Больше он не давал, я уверен. Больше никому не звонил и никуда не ходил, знаю, что напрасно. Встаю поздно, на курсы уже не надо, а потом целый день даже не знаю, на что уходит. Вспомнил, что до сих пор не отдал напечатать те фото, из-за которых мы с Нолой поссорились, и отнес.