Валентина Мухина-Петринская - Позывные Зурбагана

После ужина все собрались в кают-компании — пришли на голос Жени, он пел, аккомпанируя себе на гитаре. Впервые он пел не стесняясь, свободно.

Кроме Алеши, никто даже не подозревал, что у него такой хороший голос. Последним вошел капитан.

— Ну спасибо, Женя, разуважил! — сказал капитан проникновенно. — Если не устал, спой еще.

И Женя пел. К моему удивлению, многие песни оказались нам совсем незнакомы. Особенно нам понравилась одна. Колыбельная. Оставленная мужем женщина поет над колыбелью своей дочки:

— Чьи это слова?

— Чья музыка?

— Какой мотив чудесный! — н абросились на него, когда Женя умолк, задумавшись. Женя неопределенно повел плечами.

— Это ведь его песня! — не выдержал Алеша. — Он сам их пишет, как Булат Окуджава. И музыку и слова…

Женя смущенно отмахнулся.

— Тоже мне, нашел Окуджаву… Просто люблю петь и складываю песни. Я же не поэт, а шофер.

— Но почему вдруг про женщину? — удивился я.

— Была у нас на заводе Лихачева мать-одиночка. В праздники я о ней вспоминал, ну, что одна… За окном веселье, а она одна… Вот и получилась песня. Само собой как-то сочинилось. И мотив откуда-то взялся.

— А где она сейчас? — спросил Алеша. — Ты вроде говорил мне, что она уехала. Куда?

— В Зурбаган, — пошутил Женя. Все почему-то так и подумали: пошутил.

— Женя первое место получил на конкурсе самодеятельности в Москве, — сказал Алеша. — Его даже в ансамбль приглашали… Забыл какой. Скажи, Женя.

— Неважно. Ведь я не пошел, — отмахнулся Женя.

— Почему? — заинтересовался отец.

— Не люблю петь даже в маленьком ансамбле. Люблю сам выбирать песни. Если нет подходящей к настроению, сам сочиняю. Это ведь нетрудно.

— Повезет ребятам, с кем тебе доведется жить и работать, — заметил отец, — легкий ты человек, Женя. Такие на Севере ценятся.

— Наверно, твоя жена за песни тебя полюбила, — изрек я глубокомысленно.

Женя усмехнулся, довольно едко.

— Несмотря на песни, Андрюша. Теперь она, во всяком случае, убеждена, что женатому человеку это не к лицу — песни, гитара, самодеятельность. На праздники разрешает спеть… вместе с объевшимися и перепившими гостями. Можно даже соло.

— Ревнует она, — тихо предположил Алеша.

— Верно, она ко всему меня ревнует. Даже к книгам. Любимые книги у Алеши хранил. Она Полное собрание сочинений Паустовского загнала… все шесть томов. Да еще Грина хотела продать. На Грине я ее поймал и благополучно отнял. «Из ревности»… Денег у нее не хватило на ковер. Я от злости залил тот ковер чернилами, а все свои книги отнес к Алеше на сохранение.

— Что же ты, не видел до свадьбы, какая она? — с досадой заметил ихтиолог. Женя промолчал. За него ответил капитан:

— Черт их до свадьбы разберет. Они сами не знают, какими станут.

Я почему-то взглянул на отца. Он не возражал. Я лично знаю твердо лишь одно: Марина никогда не превратится в нечто подобное, потому что она поэтична от рождения.

Вошел боцман. Веснушчатое лицо его выглядело озабоченно.

— Может, убрать сходни? — спросил он у капитана. — Только что причалила «Ча-ча-ча». Костер разжигают. От них всего можно ожидать — такая шатия.

Капитан не только велел убрать сходни, но и приказал держать вахту. Однако ночь прошла спокойно.

Утром мы поднялись рано. Отец с двумя научниками, как называет наших кандидатов наук команда «Баклана», ушли в заросли побережья. Хотели убедиться своими глазами, что в этом красивейшем уголке полностью исчезли длинноклювые крохали, которые еще года три назад водились здесь в изобилии. Орнитолог рассказывал нам, что туристы уничтожают уток самым варварским способом, преследуя их на быстроходных моторных лодках. Исчезли большие бакланы, оставили свои гнездовья лебеди-кликуны, опустели гнезда орланов. Погибли многие птичьи базары… Погибли ягельные поляны. Отряд туристов, промаршировав по ягельной поляне, оставил за собой лишь серую пыль. А полчища туристов растут, нередко невежественные, безжалостные ко всему живому, равнодушные к красоте.

Отец рассказывал, что в последние годы был принят ряд постановлений по сохранению природы Байкала, но что этим дикарям от цивилизации любое постановление? Им ничего не стоит позавтракать яичницей из последнего гнезда исчезающих бакланов. И всегда ли их поймает на месте преступления сторожевой инспекторский катер?

Вышел я с отцом, но затем сказал, что возвращаюсь на судно. Однако я не вернулся, а пошел вдоль бухты, взбираясь все выше и выше, пока не подошел к самому обрыву.

У меня с детства так: если я какое-то время на людях, даже если это самые близкие друзья и родные, то я как бы устаю от всех, нарастает потребность побыть часок-другой одному.

Я шел один и насвистывал, весьма довольный. К обрыву я вышел как-то даже неожиданно.

Вдруг словно посторонились сосны, пропуская меня. Вид на Байкал оказался ошеломляющим. Горизонт раздвинулся беспредельно. Огромная чаша неба, огромная чаша озера, как две голубые полусферы гигантского прозрачного шара, плывущего в слепяще-яркой синеве.

Только теперь, так внезапно, я понял, почему в старину называли Байкал священным.

Из глаз невольно брызнули слезы. Хотелось не то слагать музыку, не то писать картину… Казалось, я смог бы перенести на холст частицу этого душевного потрясения, пронизывающего ощущения тайны и благоговения.

Долго я стоял так один, пока вспомнил, что меня могут хватиться, будет беспокоиться Алеша. Тогда я с усилием повернулся и медленно стал спускаться с утеса.

Еще полный пережитым, я почти спустился к бухте, когда услышал отборную ругань. Вздрогнув, я посмотрел вниз и увидел Алешу в окружении хулиганов с «Ча-ча-ча».

Трое стояли рядом с ним и бранились, а четвертый подкрадывался сзади и — именно в этот момент я увидел все это сверху — поднимал камень над головой Алеши.

Не более секунды, может, части секунды было в моем распоряжении. Взгляд охватил сразу всю картину: синюю бухту, судно на якоре у противоположного берега, матросов, огибающих бух-ту1_ они бежали на помощь Алеше, но были еще далеко, а камень современного питекантропа уже поднимался над головой моего друга. В сознании блеснуло, резанув, как бритвой, воспоминание о матери Алеши, которая била его по голове и чуть не сделала его слабоумным. Не помню, как я прыгнул, но в следующее мгновение с яростным воплем, словно дикая кошка, я свалился на спину парня, едва не сломав ему шею, и повалил его наземь.