Валентина Мухина-Петринская - Позывные Зурбагана

— Анонимку?

— Нет. Но фамилию пока не говорят. Так все переврано, перекручено, дана не та окраска. Требуют снятия Андрея с поста директора НИИ. И эту… секретаря райкома, Виринею. Ты пока не приходи к нам — звони, если понадоблюсь. А сейчас иди, наш бухгалтер оформит тебя ассистентом оператора.

Я понял, что мама кого-то ждет вечером… Наверное, секретаря обкома.

Оформился на работу по совместительству. Спросил, где Таня.

Она куда-то выехала. До завтра я был свободен. Пошел домой.

Виталий собирался в рейс, роняя вещи и уныло бормоча что-то себе под нос. Это я сегодня должен был выехать с Христиной на Вечный Порог и другие объекты, которые мы с ней регулярно (раз в квартал) объезжали. Я присел на стул и спросил, почему нет на работе Миши и Нюры.

— Видишь, печка холодная — сломалась, — объяснил Виталий. — Обещали завтра с утра прислать печника. Пусть отдохнут, рад за них. А мне, поверишь, жить не хочется.

— Что ты все ноешь? Работа у тебя интересная, я ее с удовольствием делал.

По тому, как он вдруг испуганно съежился, я понял, что вошла Христина. Она была уже готова — в шубке и меховой шапочке. Я повернулся и посмотрел прямо в ее синие глаза: мне-то нечего было стыдиться… Так… Она опустила ресницы. То-то же, дорогая, не я перед тобой виноват, а ты передо мной. Я все еще продолжал на нее смотреть, когда она, неожиданно для самой себя, сказала:

— Ты не сердись на меня, Андрюша!..

— Я не сержусь. Но и вы должны понять… Мама просто вернулась к мужу.

— Просто вернулась. Действительно, прост о… А зачем она его бросила?

— Но ведь мама никогда его не бросала. Она была виновата перед ним… Могла бы легко скрыть свою вину… Она этого не сделала… И не солгала ему… Он не простил и ушел. Не она, а он… он… Разве так трудно понять? Вот… Мама всегда удивлялась, почему я на него так похож… когда он мне не отец…

— А теперь он простил ее?

— Он с е б е никак не может простить, Христина.

— Понятно… Потому что полюбил тебя, как родного сына. Вот где ирония судьбы. Надо же!..

Я нерешительно смотрел на нее. Христина поняла меня.»

— Не беспокойся, я никому не расскажу, я скрытная, а это их дело. До свидания, Андрюша.

Христина быстро подошла и поцеловала меня в щеку. Вошедший Виталий от души удивился.

— А меня? — сказал он, улыбаясь.

— Когда бросишь выпивать. Послезавтра вернемся, — сказала мне Христина, — мы только до ближайшего поселка «Вагончики». Надо их взять на медицинский учет.

Виталий вышел, взглянув на меня. Кажется, он просил о помощи. Ладно.

— Слушай, Христина, — сказал я, меняя тему разговора. — Я насчет Виталия… Никакой он не алкоголик, он же может не пить. Он просто боится. Панически боится жизни, людей, самого себя, одиночества, боится призраков, которые ему могут привидеться. Когда в голове зашумит, а рядом веселая компания, ему становится не так страшно. Больше всего он боится Байкала, так жестоко расправившегося с его приятелями. Вбил себе в голову, что Байкал еще до него доберется. Бедный малый!

Его не от алкоголизма надо лечить, а от депрессии… Прости, что вмешиваюсь не в свое дело. Но я знаю Виталия больше,

чем ты…

Я думал, что Христина рассердится за мое вмешательство, но она сказала (так серьезно), что подумает над моими словами.

Они уехали, а я лег на кровать и дочитал новый фантастический роман Клифорда Саймака на английском языке, который мне привезла мама (боится, что я забуду английский).

Вечером на меня напала тоска, что со мной бывает крайне редко. Я еще ни разу не оставался в пекарне один… Нет, не то чтоб боялся — это чепуха на постном масле, дома в Москве я часто проводил вечера с книгами. Но как-то все складывалось… По приезде в Зурбаган у меня образовался свой круг близких друзей, и вот на них всех надвигалась беда — та или иная.

Какие-то наговоры на отца. Христине грозило одиночество: вряд ли она выйдет замуж без любви. Даже у Виталия было неблагополучно — он от нас скрывает, что его гнетет. Даже сильный, яркий, талантливый Кирилл, видимо, был одинок. Зачем мама давала ему ту телеграмму? Видно, забыла отца, а когда встретила — все началось снова.

А Женя заплакал, когда узнал о смерти первой жены, матери его ребенка.

Ну, а я… Я был чем-то недоволен в себе, какая-то неудовлетворенность меня грызла… Бросил спорт… Свое фигурное катание. Нет, я не раскаивался, что бросил: менять партнершу, да еще и тренера у меня бы не хватило силы духа. А с Чешковым я больше работать не мог. У меня хватит своей силы воли, и подавлять ее я никому не позволю.

Мучит меня другое: какая-то неосознанная тоска. Следовало бы махнуть куда-нибудь подальше на север, где действительно экстремальные условия, но в настоящее время я не мог: у дорогих мне людей были неприятности, а может, и беда. Я походил по комнате — поскрипывали доски — и вдруг решил сходить к Мише. Посмотреть, как он живет, познакомиться с этой тетей Фленой. Он давно меня приглашал к себе.

Я знал, где он живет, и, не задумываясь, отправился к нему. Бревенчатый дом тети Флены нашел без труда — над самым Байкалом. Отперла мне сама тетя Флена. Я сразу узнал ее по описанию Миши. Высокая, статная, лицо почти без морщин, с молодыми, ясными глазами. Ей было за семьдесят лет, но никто не звал ее бабушкой. Только и было в ней старого, что руки — изработанные, с припухшими суставами. На ней был синий сарафан в горошек и светлая кофточка. Белый накрахмаленный платочек прикрывал черные волосы.

Тетя Флена встретила меня как родного. Разохалась, что Миша с Нюрой ушли, «как на грех», в кино, заверила, что они скоро придут, и уговорила раздеться и подождать их.

— Как раз пельмени делаю, поешь. Проходи-ка в зало и там подожди.

Я пошел в «зало»… споткнулся и сел на первый попавшийся стул. На лежанке, накрытой украинским рядном, сидела молодая, сильно загорелая сероглазая женщина в брюках и тонком белом свитере, туго обтягивающем грудь. На шее ее висел кулон из зеленого уральского камня.

Она молчит, молчу и я. Смотрю на нее во все глаза, она тоже смотрит на меня. Поздоровался я, когда вошел, или сразу как бы обалдел, совершенно не помню. Молчание становится невыносимым, но все слова у меня выскочили из головы, словно я забыл русский язык. Никогда еще не чувствовал себя таким идиотом.

К довершению всего я почувствовал, что краснею, и решил идти на кухню помочь тете Флене лепить пельмени, но куда там, ноги у меня словно приросли, и я не мог шевельнуться. Отродясь со мною такого не было. К женщинам я довольно равнодушен, может, всегда был слишком занят — учеба, тренировки. Моей партнершей была Марина, еще ребенок. Ни одна из девчонок в школе мне не нравилась.

А теперь, увидев эту незнакомую женщину, я был, что называется, сражен наповал.