Тургрим Эгген - Декоратор. Книга вещности.

Эта работа отнимает ни много ни мало полтора часа. Когда я заканчиваю, всё расфасовано по четырнадцати тройным пластиковым пакетам разного размера, красиво и благообразно. Сильвия. Я без сил, желудок вдруг взбунтовался без пищи. Но я не решаюсь уйти отсюда, не доделав всего. Придётся полуночничать.

Прежде чем перейти к приятной части проекта, я трачу полчаса на то, чтобы отдраить ванну и все выступающие части в этом помещении. Затем снимаю кроссовки и безжалостно тру. По завершении я планирую выкинуть их. Потом я прохожу по своим следам с тряпкой и нашатырём.

Выложить очаг не должно быть страшно трудно. Дилетанты варганят их сплошь и рядом, особенно в дачных домиках. Для их гордых обладателей вопрос чести собственноручно возвести камин — непременно из камней, выкорчеванных при расчистке участка. Мой проект капельку более амбициозен, но с терпением и прилежанием мне наверняка удастся совладать с ним. Помогает и предыдущий опыт: однажды я строил камин, правда, в чисто прикладных вещах мне помогал профессионал, но я входил во все тонкости и хорошо понимаю, какова должна быть структура. Самое сложное — верно спроектированная и под нужным углом поставленная тяга — уже на месте.

В целом камин, как я его вижу, будет не чем иным, как вариацией на тему предыдущего, разозлившего Йэвера. Я только добавлю ему дополнительную функцию. Он станет ещё и саркофагом Сильвии. Первый вариант был мне глубоко симпатичен, но кружа вокруг основания и прикидывая, как взяться за дело, я вынужден признать, что новый вариант честнее по сути. Камин — структура, созданная, чтобы прятать, а моя гениальная (я не боюсь этой характеристики, если вижу реальные аргументы) задумка сводится к эпатажной открытости, когда то, что в камине внутри, в тайнике воссоздано в экстерьере камина и его формах. Камин будет Сильвией и внутри, и снаружи.

Один вопрос давно не даёт мне покоя: на что будут крепиться элементы внешнего декора, как я добьюсь того, чтобы бетонные фрагменты, которые я отолью по заготовленным слепкам, были надёжно зафиксированы? Вдруг меня осеняет, и ответ весьма прост — нужно часто-часто замуровать в толщу стены, впиваясь в уже стоящую полукруглую консоль, много железных прутков, а потом насаживать на них бетонные отливки. Если где-то прутья окажутся длинны, их элементарно откусить. Конструкция, я уверен, не подведёт.

Я размешиваю бетон в двух пластиковых шайках, для начала немного, ведь он мгновенно застывает, и принимаюсь за работу. Кирпич, штырь, бетон, Сильвия в тройных пакетах. Их я размещаю внутри постепенно подрастающей стены и тщательно слежу, чтобы между пакетами и трубой было не менее пяти-шести сантиметров бетонной прослойки. То и дело ёкает сердце: тяжесть конструкции обескураживает, это грозит бедой. Или выдержит, или рухнет. Правда, она опирается о стену и на прочное, по моим представлениям, основание, и когда бетон застынет, тревожиться станет не о чем.

В таком виде Сильвия занимает не так много места. На удивление быстро все тройные пакеты исчезают в бетоне, я чуть ли не ловлю себя на мысли, что жаль они кончились, а то б я поднял так стену до самого потолка. Сильвии не стало. Осталось выложить несколько рядов, и я смогу заняться её воскрешением.

С учётом обстоятельств, мне кажется, я успешно дебютировал в роли каменщика. Кладка ровная и плотная. Цилиндрическая форма выдержана безукоризненно, а то, что кое-где выпирают стыки, не играет никакой роли. Эту поверхность видно не будет. Пока бетон застывает, я приношу сверху слепки и раскладываю их по полу. Я набросал план, как что размещать, но должен приложить всё к месту, а потом уж нарезать окончательные формы.

Это будет смотреться не как одно женское тело, а как три или четыре тела, втиснутых в обрубок цилиндра. Так Микеланджело утверждал, что фигура — вот она, в мраморе, дело лишь за тем, чтобы отсечь лишнее и высвободить её. Свою задачу как художник я вижу вот в чём: создать иллюзию движения, жизни, расположить слепки так, чтобы фигуры не спали в бетоне вечным сном, а как бы рвались из него наружу. Со стороны это должно смотреться будто они карабкаются наверх, как на одной иллюстрации Гюстава Доре к Данте, которую я держал в уме. Вдруг меня осеняет, что конструкция должна походить на более или менее ясно выраженную спираль.

Микеланджело был бы восхищён Сильвией, думаю я, штудируя формы, с которых собираюсь начать. Он бы тоже. Несправедливо, что ей выпало жить в такое время, когда её не ценили по достоинству.

Эта часть работы — безумно интересная. От усердия у меня дрожат руки, — они ходят ходуном, и я роняю первый слепок. Ничего страшного, начинаем всё сначала. Вообще-то, на такую работу надо бы несколько дней, но их нет. Всё должно быть сделано за один вечер и одну ночь. При помощи палки от швабры, реек и изоленты я фиксирую сохнущие фрагменты, а тем временем тружусь над следующим — самозабвенно, упиваясь дерзостью и изяществом моего проекта, а желудок неумолчно требует своё. Но разве художнику не пишется лучше с голодухи?

Я подолгу примериваюсь, кручу, верчу свои эпоксидные слепки, пока не нахожу именно тот изгиб, именно ту выпуклость, которая здесь к месту; этот абстрактный пазл станет реинкарнацией Сильвии как совершенства телесной красоты, как трансцендентного женского начала. Я режу формы, пока у меня в руках не остаются два самых последних, но столь значимых фрагмента — мягкий спуск плеча с третью груди и продольный срез бедра. Бред, но мне приходится членить её наново, чтоб не сказать набело, на этот раз исходя из соображений не практичности, а эстетики.

В четыре утра я удаляю последнюю форму и наконец могу отойти на несколько шагов, полюбоваться своим творением. Кое-где непристойно торчат прутки, кое-где надо заделать стыки, отполировать поверхность, убрать неровности. Но какая красотища!

Как ни придирчиво я раз за разом обшариваю глазами скульптуру, скольжу вдоль цилиндра из округлых, как бы вмёрзших в него женских форм, нет сомнений, что мне посчастливилось сконденсировать самую суть Сильвии, что она здесь, заточена в комнате на вечные времена. Ни у кого никогда не поднимется рука на такой шедевр. Шедевр в строгом смысле слова, ибо как гимн женскому телу он вечен, а его абстрактная эротичность современна. Кто-нибудь стрельнёт в него глазом и выпалит: «Монолит!», но мне кажется, что духовно между моей работой и не блещущими красотой изваяниями Вигеланна ничего общего нет. Его скульптуры полны отчаяния и борьбы, а моя—обольщения. Вот полубезумный швейцарский художник Г. Р. Гигер, да, создавал объекты, метафизически родственные моему камину — до смеха тривиальное слово: «камин»! — абстрактные композиции на темы женского тела, особенно вульвы, как бы ландшафт и технологические особенности трансформированной плоти, и называл всё это собственным термином «Биомеханика». Но творения Гигера обычно сеют тревогу, они часто гротескны, в них нет нежности и преклонения, которые сумел выразить я, нет этой чувственной эротичности. Так и хочется обнять камин, так и подмывает проникнуть в недра бетона и карабкаться, карабкаться вверх вместе с Женщиной, ползти по спирали к крыше, из вечности в вечность.