Максим Кисловский - Адвокат шайтана

— Привет, — неохотно поприветствовал его Сергей.

— Ну как, готов приговорить злодея по всей строгости? — спросил Эдуард.

— Готов.

Сергей всем своим видом не скрывал своё нежелание вести какую-либо беседу с Эдуардом. С первого курса Казелин был оппонентом Каганова по любому поводу. Даже в студенческой столовой он передразнивал его во время еды. К своим выступлениям на семинарах Каганов готовился тщательно: прочитав учебники и конспекты, изучив несколько статей учёных по данной теме, стремясь тем самым удивить преподавателей обширными познаниями в этой области. Во время ответа на домашнее задание Каганов сопоставлял взгляды разных учёных по тому или иному вопросу, обильно цитировал, соглашался с одними авторами и спорил с другими. Возбуждённый и довольный собой Каганов садился на место и ждал похвалы преподавателя. В этот момент вставал Казелин и начинал с ходу разрушать только что воздвигнутую Кагановым пирамиду. На голову преподавателя сыпались фразы: "Не могу согласиться с предыдущим оратором, прозвучавшее выступление содержит множество противоречий и досадных промахов…", "нельзя оставить без внимания серьёзное упущение Сергея Каганова…", "там, где мой уважаемый коллега увидел ошибку в позиции этого учёного, её нет и в помине…", "на первый взгляд, те серьёзные противоречия, которые усмотрел мой товарищ, если приглядеться, — лишь кажущиеся…" и т. д. и т. п. Поединок Каганова и Казелина продолжался уже четвёртый год, охватывая всё новые и новые пространства, где могли уместиться учебные дисциплины и темы для дискуссий. Сергей ожидал, что и сегодняшний семинар не будет исключением. Но к этой битве с Казелиным он был морально готов. "Приговор" был аккуратно напечатан на машинке, консультации судей районного суда получены, все ожидаемые подвохи предусмотрены, и Сергей был в прекрасном расположении духа. Ничто не предвещало беды…

Сергей, посмотрев на свои часы, уже собирался идти, но тут Эдуард обратил его внимание на молодую пару, шедшую к входу в университет.

— Ты смотри, что делается, — стараясь быть негромким, сказал Эдуард, — быстро однако у них сладилось. Я-то думал это шутки про них рассказывают, а у них и вправду роман.

Увиденное заставило Сергея застыть в изумлении. В его голове сокрушительно прозвучала фраза: "Вот и доказано…". Дмитрий Сартаков поднимался по ступенькам парадной лестницы вместе с Людмилой Юрьевной. Нет, они не шли обнявшись или держась за руки, просто рядом, близко друг к другу. Дмитрий оживлённо что-то рассказывал, а Людмила Юрьевна, видимо, не веря, смеялась и качала головой. Посмотрев в сторону Сергея и Эдуарда, Дмитрий поприветствовал их взмахом руки, а Людмила Юрьевна, на секунду прекратив смеяться, сказала: "Здравствуйте, ребята". Эдуард в ответ почтительно наклонил голову, а у Сергея вдруг вырвалось желание сделать что-нибудь оригинальное. И он, широко расплывшись в улыбке, оголив передние зубы, протяжно произнёс, почти нараспев: "Здра-а-а-ствуйте…". И поняв, что сдурковал, Сергей тут же изобразил серьёзное выражение лица. От такой метаморфозы Людмила Юрьевна залилась хохотом, и отведя голову в сторону, положила свою руку Дмитрию на плечо, будто невзначай найдя опору, чтобы не упасть от смеха.

"Может, они случайно встретились по дороге? — глядя на Сартакова, мучился Каганов. — Может, и так, но о них ведь уже давно ходят слухи… Недооценил я тебя, Дима, недооценил… Мало того, что ты мне приговор только что растоптал, всё переделывать придётся, так ты ещё…".

Дмитрий сидел вполоборота за своим столом и тихо беседовал с "подсудимым Викторовым" — Денисом Фесковым. В аудитории уже началась шумная возня — большинство студентов собиралось на перемену. Светлана Николаевна торопливо объявляла задание на следующее занятие, лишь некоторые из вежливости делали вид, что слушают её.

"А она-то сука, оказывается… Женщина моей мечты… Что она в нём нашла? Юнец, школяр… Впрочем, для постели…".

Перед глазами Сергея стремительно пронеслись кадры из порнофильма с Дмитрием и Людмилой Юрьевной в главных ролях. В грудь Сергея вонзилась острая боль. Он тяжело вздохнул.

"А что у меня? Кроме лекций, семинаров, библиотеки и вечерней скуки рядом с настольной лампой, ничего".

Раздался звонок. Каганов продолжал оставаться в "судейском кресле". В задумчивости, отстранённым взглядом он смотрел на своих одногруппников, проходивших мимо него к дверям аудитории, как пассажиры автобуса, достигшего конечного пункта назначения. Задумавшийся пассажир не спешил к выходу. "А стоило ли сюда ехать?" — разочарованно думал он. А может быть, его заторможенность была вызвана другими причинами? Например, вопросом о счастливых днях в своей жизни. Были? А сколько, и какой самый? Задумался и оказался перед образом своей возлюбленной…

В одном провинциальном городе, расположенном за седыми скалами Уральских гор, окружённом густыми лесами синей тайги, стоял светоч культуры — университет.

Каждое буднее утро, приехав с разных концов города, шумной гурьбой, влюблёнными парами или в одиночку, проходя мимо триумфальных колонн тополиной аллеи, шли студенты к зданию своей alma mater. Этот поток юных, живущих верой в завтрашнее счастье людей медленно и неизменно плыл через годы и десятилетия. Менялись только лица и времена года. На смену тем, кто навсегда покидал обитель своей юности, чтобы осесть в бесчисленных городах бескрайней Советской Империи, приходили другие, ещё не знавшие, что через несколько лет они тоже увезут с собой в новую жизнь вместе с плодами учёности и лёгкую грусть о том, что в прожитом останутся близкие, почти родные, лица друзей и подруг.

Дымка тумана прозрачной белизной расплывалась над осенней листвой, окутывая снизу стволы дерев университетского сквера. Правое крыло здания, где располагался факультет романо-германской филологии, тонуло в готических призраках. Вместе с утренней прохладой и сыростью оттуда веяло средневековым романтизмом, рыцарскими балладами и сказками добрых фей. Едва уловимо из глубины веков доносились Песнь о Нибелунгах и весёлый хохот милых пастушек, соблазнивших безымянных авторов пасторалей.

Если бы в то утро читатель шёл в потоке студентов к входу в университет и повернул голову влево, то он имел бы возможность разглядеть в одном из освещённых окон на втором этаже молодую преподавательницу кафедры английского языка — Людмилу Юрьевну Саенко. Случайный взгляд на этот мимолётный портрет красавицы в проёме окна вдохновил бы поэта на лирические, как волны морского прибоя перед закатом, рифмы, а скульптор, обнажив прекрасное, увековечил бы свои эстетические переживания в камне. Действительно, её красота, обаяние и волшебной мелодичности голос могли даже испугать человека, впервые встретившего её. Когда она легко своими каблучками стучала по коридору, у многих студентов, да и преподавателей из мужской половины стеснялась грудь и билось сердце. К тому же, женская красота должна быть увенчана ореолом таинственности, а прошлое прекрасной дамы должно быть почти неведомым. Поскольку работать на кафедре Людмила Юрьевна начала недавно, о ней было мало что известно. Говорили, что её детство прошло в Восточной Германии, где служил её отец военным хирургом, что закончила она Киевский университет, была замужем, но недолго, а после развода переехала жить к родителям, которым дали квартиру в этом городе после увольнения в запас её военного папы. Из достоверного это всё. Вы, читатель, всё ещё стоите у окна? Нет-нет, я Вас больше не задерживаю. Через несколько минут Людмила Юрьевна, взяв несколько тетрадок с собой, выйдет из кабинета кафедры, направившись на семинар по английскому языку в 402-й группе юридического факультета.