Нинни Хольмквист - Биологический материал

Утром Алиса меня узнала. Она была очень усталой — я уже по опыту знала, что эта усталость не физическая и никуда не денется. Это опухоль в мозгу делала ее такой усталой. Я помогла ей дойти до туалета и вернуться в постель. Это отняло у нее столько сил, что она снова заснула и спала, пока я готовила завтрак.

— Спасибо, милая Доррит, — пробормотала она, когда я внесла в спальню поднос с завтраком. — Ты просто ангел.

— Ты тоже, — сказала я. — Ты столько обо мне заботилась, когда мне было плохо.

Алиса села на кровати, и я поспешила подложить ей под спину подушки.

— Но ты же не была больна, — ответила она. — Куда сложнее с больными, которые к тому же скоро умрут.

Протягивая ей чашку кофе, я ответила, что не совсем согласна с этим.

— С физически здоровым, но совершенно отчаявшимся человеком тоже непросто. Ухаживая за больным, ты хотя бы знаешь, что надо делать. Но что делать с человеком, когда не знаешь, что можно для него сделать?

Алиса улыбнулась:

— Выслушать.

— Разве не это самое сложное?

— Правда? — удивилась подруга. — Для этого не нужны никакие особые таланты и навыки, только уши. И спокойствие. Способность сидеть молча и слушать. Что в этом сложного?

Она вернулась к кофе, сделала несколько глотков, зажмурилась, словно наслаждаясь каждым глотком, и внезапно открыла глаза и сказала:

— Не злись на Эльсу.

— Что? Ты знаешь…

Я не знала, что сказать.

— Я все поняла, — устало ответила Алиса. — Ты ведь ей рассказала?

— Что рассказала?

— Что ты ждешь ребенка, конечно!

Я невольно посмотрела на живот.

— Это же видно, — прочитала мои мысли Алиса. — Я поняла еще до того, как Юханнес умер.

Наверно, вид у меня был такой, словно я встретила привидение, потому что Алиса усмехнулась и добавила:

— Не смотри на меня так! В этом нет ничего странного. И я никакая не ясновидящая. Просто я знала много беременных и рано научилась угадывать признаки. У них меняется что-то в лице, оно словно становится шире, и осанка, и глаза… не могу выразиться точнее…

Она отставила чашку, словно сил у нее хватало только на что-то одно — или говорить, или держать чашку.

— Что ты собираешься делать? — спросила она. — Рожать?

— Да.

— А потом?

Я фыркнула:

— А ты что думаешь?

— Я ничего не думаю. Говори.

— Они его заберут, — ответила я. — Заберут и отдадут кому-то другому.

Алиса посмотрела на меня, но ничего не сказала, словно знала ответ заранее. Но было в ее взгляде еще что-то, что я не могла уловить.

Люди, которым вскоре предстоит умереть, особенные. Они словно начинают видеть и понимать вещи, которые недоступны простым смертным. Они могут предсказать будущее и прочитать мысли другого человека. Не знаю, правда ли это, или просто люди хотят в это верить, чтобы смерть не казалась такой ужасной.

Наконец Алиса сказала:

— Как бы то ни было, попробуй не злиться на Эльсу.

— Я не злюсь на нее, — ответила я. — Это она зла на меня.

— Попробуй понять ее, — попросила Алиса. — Я, наверно, тоже отреагировала бы так, если бы… если бы не это… — Она показала на голову. — Попробуй ее понять, — повторила она, и я испугалась, что она забыла, что только что сказала, но она продолжила: — Ты ведь не забыла, что это такое — потерять друга из-за ребенка?

— Но она меня не потеряет, — сказала я. — Я здесь, я никуда не исчезну. И если кто и теряет, то это я. Я ведь потеряю своего ребенка.

Алиса посмотрела на меня тем же всезнающим и всевидящим взглядом, от которого становилось не по себе. Мы обе молчали. Она потянулась за чашкой. Я протянула ей салфетку с бутербродом, но подруга покачала головой. Алиса выглядела такой усталой. Она словно таяла у меня на глазах. Я непроизвольно начала плакать. Чтобы Алиса ничего не заметила, я отвернулась.

— Но дружочек, — сказала Алиса и снова отставила чашку.

— Извини, — всхлипывала я. — Я должна быть сильной. Сильной для тебя. Но я не могу… не хочу тебя терять!

— Я знаю, Доррит, — спокойно ответила она. — Я знаю. И мне тепло от этой мысли. Этого достаточно. Тебе нет нужды быть сильной. — Впервые в жизни кто-то сказал, что мне нет нужды быть сильной. — Слышишь, — продолжала она, — не хочешь прилечь рядом на минутку? Мне кажется, тебе станет легче.

Я кивнула, отставила в сторону поднос, обошла кровать и легла рядом с Алисой. Она была теплой, почти горячей.

Это был наш последний разговор с той Алисой, которую я знала. Это был последний разговор, когда она еще понимала, с кем говорит. Через неделю подругу отправили на сдачу органов. Мальчик, больной диабетом, получил ее поджелудочную железу, а одна из самых популярных ведущих на телевидении, мать двоих детей, получила вторую оставшуюся почку.

За все последние месяцы я почти не касалась своей новой книги, только иногда перечитывала те первые тридцать страниц, на которых когда-то остановилась. Что ж, тридцать тоже неплохо. Неплохо для меня, но мало для книги, тем более что я понятия не имела, как эта история будет развиваться дальше. Это было все равно что стоять на опустевшем перроне и глядеть вслед поезду, уносящему прочь все твои творческие порывы.

Я сделала последнюю попытку сразу после смерти Алисы. Я надеялась, что работа поможет мне отвлечься от грустных мыслей и что вдохновение вернется. Сев в свое фантастическое кресло со спинкой и подлокотниками, я включила компьютер, открыла файл. Да так и просидела перед экраном часа три или даже больше. Я написала пару строк. Стерла. Снова написала и снова стерла. Достала блокнот и попробовала писать от руки. Зачеркнула написанное, перевернула страницу и начала с нового листа. Но ничего не получалось. Я разозлилась и, не выдержав, перетащила документ в мусорную корзину. Потом очистила корзину и выключила компьютер.

Облокотилась на спинку кресла. Мой взгляд случайно упал на картину Майкен, на которой не то корчился от боли, не то ухмылялся дьявольской ухмылкой зародыш. И в это мгновение впервые ощутила толчки в животе. Короткое, ни на что не похожее ощущение, не имеющее ничего общего с несварением желудка или мышечными спазмами. Я посмотрела на живот и снова почувствовала толчок, словно малыш толкнул меня изнутри головой. Впервые я почувствовала, что он не просто растет во мне, а живет.

— Привет! — прошептала я и прижала ладонь к животу. — Привет, мой малыш!

В тот день я больше не могла писать. Я позвонила в лабораторию, где принимала участие в безвредном, но противном эксперименте, и сказала, что мне нужно отдохнуть. Они отнеслись к моему звонку с пониманием: отчасти потому, что они знали, что я беременна и все время себя плохо чувствую, отчасти потому, что понимание входило в их профессиональные обязанности. Позвонив, я легла на кровать и достала из кармана камень Юханнеса. Я лежала и крутила его в руке, накрыв другой рукой живот.