Нинни Хольмквист - Биологический материал

К тому времени, как новый закон вступил в силу, мне было уже за тридцать. Я была зрелой личностью, сформированной еще в те времена, когда о таком законе и помыслить было нельзя. В том обществе, в котором я формировалась как личность, в мои детские и подростковые годы, считалось разумным, чтобы человек набрался жизненного и профессионального опыта, повидал мир и людей, попробовал себя в разных сферах и выбрал самую подходящую. Важно было, чтобы человек был доволен жизнью. Самореализация ценилась очень высоко. Гораздо менее важным считалось зарабатывать много денег и покупать много вещей — тогда на это вообще мало обращали внимания. Главное, чтобы человеку хватало на жизнь, чтобы он справлялся. Справляться самому — твердо стоять на ногах во всех смыслах: экономическом, социальном, психологическом — вот что имело значение, вот что было важно. Семья, дети — всем этим можно было обзавестись позже, а можно было и не обзаводиться. В идеале нужно было сначала найти самого себя, состояться как личность, научиться любить и уважать себя, стать достойным человеком, не зависящим от других. Особенно значимо это было для женщин. Для нас было жизненно важно не зависеть от мужчины, который бы содержал нас, пока мы воспитываем ребенка и заботимся о доме. Да, в то время это еще было возможно — быть домохозяйкой. Сколько раз мама предупреждала нас с сестрами, чтобы мы, не дай бог, не оказались в такой ситуации. Она собирала нас троих и проводила феминистические лекции, причем Иде было всего три года, а мне — пять. Сив было двенадцать, и она единственная понимала, что мама имела в виду.

— Не спешите заводить ребенка, пока вы твердо не встанете на ноги, — говорила она. — Не допускайте, чтобы мужчина содержал вас или указывал вам, что вам делать. Это ловушка, в которую так легко попасть!

Как я боялась попасть в эту ловушку! И это был настоящий страх. В детстве я смертельно боялась оказаться в замкнутом пространстве — в лифте, например, — вместе с мужчиной, которому вдруг захочется меня содержать. Я не очень понимала, что означает это «содержать», но я не сомневалась, что это очень больно и что от этого умирают. В магазине, музее, кинотеатре и других общественных зданиях я всегда в первую очередь искала глазами запасные выходы и пожарную лестницу.

Когда я повзрослела и начала понимать, что мама имела в виду этими разговорами о детях, мужчинах, ловушках и содержании, мой страх замкнутых пространств стал слабее. Но окончательно не исчез. Я по-прежнему боялась застрять, в каждой ситуации выбора я выбирала тот вариант, который предоставлял мне максимальную свободу движений, даже если это был самый невыигрышный вариант в экономическом плане. Например, у меня никогда не было постоянной работы, стабильной ежемесячной зарплаты, пенсионных отчислений и отпуска. Я всегда работала фрилансером, чтобы самой можно было решать, когда и как мне работать. Я избегала контрактов в любой форме, и когда мне приходилось что-то подписывать: документы на дом, контракт на книгу, счет-фактуру, — делала это с большой неохотой. Иногда на лбу у меня выступал холодный пот, сердце учащенно билось в груди, а рука, державшая ручку, начинала непроизвольно дрожать. Подписать что-то для меня было равно потере свободы.

Меня воспитали так, что главной ценностью для меня была независимость от других, поэтому неудивительно, что я не испытывала особого желания делить свою жизнь с другим человеком. Но, несмотря на это, запретная перспектива — быть зависимой — всегда меня к себе манила. Втайне я мечтала о том, чтобы обо мне заботились. Именно заботились. И чтобы это делал мужчина.

Это желание, вырывавшееся наружу во снах и фантазиях, я старалась реализовать в своих отношениях с мужчинами. Мне нравилось играть в ролевые игры, когда мы с моим партнером изображали давно живущую вместе пару: мужчина-добытчик приходит домой, где его ждет жена с ужином на столе. И после еды активный мужской объект овладевает пассивным женским объектом.

Но, как я уже сказала, это была только игра, потому что как у меня никогда не было постоянной работы, так у меня никогда не было и постоянных отношений. Только свободные.

Больше той ловушки, о которой так много говорила мама, не существует. Сначала вышел закон о том, что родители должны разделить декретный отпуск — восемнадцать месяцев — поровну, потом ввели обязательный восьмичасовой детский сад для всех детей от восемнадцати месяцев до шести лет. Домохозяйки и мужчины-добытчики, полностью их содержавшие, давно ушли в прошлое. Дети больше не обуза и не преграда для родителей. Больше никому не грозит зависимое положение, потеря зарплаты или утрата профессиональных качеств. Во всяком случае, не из-за детей. Больше нет препятствий к тому, чтобы обзаводиться детьми. И больше нельзя не работать под предлогом заботы о детях.

Праздник начался с ужина в итальянском стиле. Пять перемен блюд: пармская ветчина с дыней, суп минестроне, паста с кусочком куриного филе и соусом песто, ассорти из сыров с дольками груши, виноградом и панакотта на десерт. К закускам и основным блюдам подавали теплый белый хлеб. Не хватало только вина. За ужином я сидела рядом с Майкен, которая рассказывала мне о своей карьере художницы, Алисой, невысокой полной женщиной, которая работала в театре в Малмё, и Юханессом, тоже писателем, с которым я раньше сталкивалась, но никогда не отваживалась заговорить. Мне он всегда казался сложным и не очень общительным человеком. Но он оказался на удивление приятным и легким в общении. Юханнес был в хорошей форме, несмотря на то что находился в отделении уже три года. Как выяснилось, он пока что только был донором спермы и отдал одну почку отцу пяти детей и школьному учителю. Кроме того, он принимал участие во многих экспериментах.

— Например, сейчас вполне безопасное психологическое исследование на предмет того, как люди могут сотрудничать, — пояснил он. Юханнес также рассказал, что принимал участие в апробации нового лекарства от депрессии и хронической усталости, от которого стал таким бодрым и разговорчивым, что отделению пришлось вызывать дополнительный персонал, чтобы общаться с ним круглые сутки, точнее, слушать весь тот бред, который Юханнес нес без перерыва, и следить, чтобы он не мешал своим соседям. Его к тому же охватило безумное желание наводить порядок, ремонтировать и что-то мастерить. Воспользовавшись этим, он перестроил гостиную, превратив кухонный угол в настоящую кухню.

— Я не мог писать, мне все время надо было что-то делать и с кем-нибудь разговаривать, но это было чертовски весело, — сообщил он.

Майкен была здесь уже четыре года, Алиса — четыре месяца. Майкен отдала яйцеклетки на проведение научного исследования, одну почку и одну косточку среднего уха. Поскольку теперь она была глухой на правое ухо, то все время хотела, чтобы люди стояли слева.