Алексей Саморядов - Праздник саранчи

В кошаре рвануло тяжело, из окна пошел серый дым. Рябов первым выскочил из-за камней и побежал к кошаре. За ним бежали мужики с ружьями.

Когда Митя подошел к кошаре, мужики уже вынесли изнутри труп, положили его на траву, лицом кверху. Принесли второй труп, тот, что лежал у «ЗИЛа» с простреленными колесами. Столпившись, разглядывали убитых.

Митя присел рядом с убитыми, внимательно осмотрел их черные мертвые лица, пощупал пульс, встал молча. Чуть в стороне милиционер гонялся за Панькой, пытаясь схватить его коня под уздцы. Панька смеялся, отъезжая от него.

— Пиши бумагу, Рябов, в Москву! — гордо сказал он милиционеру. — Пускай мне орден присылают!

— Я тебя дома высеку при всех девках, понял? — крикнул ему Рябов. — Буду сечь, пока не обоссышься! — Он плюнул в сердцах и пошел к убитым.

— Вроде и не башкиры, и не татары, — сказал один из мужиков, разглядывая трупы.

— Те и стрелять-то не умеют. Кавказцы, что ли, какие? Черт знает что за народ!

Митя отошел к кошаре, сел на камень, глядя на мертвых.

— Двадцать четвертого числа, — диктовал Рябов мужику, записывающему на планшете, — двое неизвестных неопределенной национальности, предположительно азиатских кровей, зашли в дом к Перфильеву, спросили воды, после чего ударили Перфильева по голове табуретом, пытаясь оглушить. После чего ударили в затылок прикладом. Воспользовавшись его потерей сознания, неизвестные угнали у Перфильева машину «ЗИЛ». Так, Перфильев?

— Так, — кивнул один из мужиков с перевязанной головой.

— После чего Перфильев пришел в себя и на мотоцикле догнал угонщиков, одного из них застрелил из охотничьего ружья. Другой скрылся в старой кошаре и, отказавшись сдаться, был убит Павлом Рязановым с моего разрешения. Так, мужики?

— Так, так, — закивали мужики.

— Смерть подтверждает врач Дмитрий Васильевич Морозов. — Рябов взял бумагу, протянул Мите.

— Ранения описывать? — спросил Митя.

— Как хочешь, — Рябов улыбнулся.

Перфильев достал из своего «ЗИЛа» лопату и, подойдя к одному из убитых, стал примериваться.

— Ты чего это хочешь делать, голубь мой? — спросил его Рябов.

— Да вот, голову себе заберу, — просто ответил Перфильев.

Перестав писать, Митя с удивлением посмотрел на мужика.

— Голову? — вкрадчиво переспросил Рябов. — А на что тебе, позволь узнать, голова?

— Трофей, — отозвался Перфильев. — Я от него пострадал, я его и убил! Вот голова трофеем и будет, сувенир вроде!

Все, кроме Рябова и Мити, заулыбались.

— И что ты с ней делать будешь? — продолжал пытать Рябов.

— А что захочу, то и сделаю! — начал злиться Перфильев. — Захочу — на кол повешу, захочу — пепельницу сделаю! — И он занес лопату над мертвым.

— Ну руби, руби, — кивнул Рябов. — А я тебя посажу за надругательство над трупом, три года!

Перфильев задышал тяжело и шагнул к Рябову.

— Посадишь меня? — сказал он со злобой. — По какому закону? Коммунистов нет, Москве мы не присягали, да тебя самого, Рябов, пытать надо, что ты за человек, понял? Нет твоей власти, понял? Я сам над собой теперь власть!

— А ну осади, осади, мозги-то вышибу! — тихо, сквозь зубы, проговорил Рябов.

— Ладно вам ругаться, чего вам эта башка далась? — встал между ними мужик.

— А мне она и не нужна! — сказал Перфильев. — Я вот Рябова проверить хотел, — он усмехнулся, отходя.

Он подошел к своему «ЗИЛу» и, ни на кого не глядя, склонился, проверяя простреленное колесо. Рябов сел с Митей, вытер локтем со лба пот.

— Видал? — сказал он Мите. — Проверить меня хотел? Головы на сувениры рубить начали! Озлобился народ, что дальше будет, один Бог знает! — Поморщившись, он поправил раненую руку. — Здесь в округе я один милиционер на двадцать хуторов остался! Здесь никакой власти и нет совсем! Слыхал, он сам над собой теперь власть! — Рябов от боли скрипнул зубами. — Чую я, идет по степи что-то страшное, чего и объяснить не могу…

Митя, задумавшись, все смотрел на мертвых.

— Встречал, что ли, кого из них? — спросил Рябов, заметив его взгляд.

— Нет, не встречал, — ответил Митя. — Видел одного человека в степи, но здесь его нет.

— Тревожно стало в степи, — угрюмо заключил Рябов.

Они сидели молча у кошары, глядя на мертвых. Каждый думал о своем…

Полуденная степь звенела от жары тонким неутихающим звоном. Мотоцикл стоял у столба с почтовым ящиком. Митя, сидя на камне у обочины, складывал из камешков пирамиду. Вдоль дороги, через равные промежутки, стояло еще шесть таких же маленьких пирамид.

Наконец, где-то вдали послышался звук мотора. На холме блеснуло лобовое стекло, и на дороге показалась машина. Она приближалась. Митя встал, отряхнул руки.

Это был старый пыльный «уазик». Он еще издали сбавил скорость и плавно затормозил напротив Мити. Митя встал, выбрался водитель, парень лет двадцати пяти. Он потянулся и закурил, прислонившись к машине.

— В городе бабу одну знаю, — ни к кому не обращаясь, заговорил он. — Страшная блядь, но очень красивая! Любит она в красных халатах газовых по комнате разгуливать, а белье у нее под халатом черное, очень опытная в разврате женщина! Хочешь, познакомлю? Она мне так и говорит: «Приведи мне, Серега, мужчину утонченного!»

— Мне письма есть? — спросил Митя.

— Эх, Дмитрий Васильевич, было бы письмо, я бы вам еще и от себя бутылку водки купил!

Митя улыбнулся. Он завел мотор и тронул мотоцикл в степь. Обернувшись, махнул рукой. Водитель докурил. Плюнув, посмотрел на небо. Вздохнув, сел за руль.

Машина ушла. Только столб с почтовым ящиком и каменные пирамидки остались на дороге…

В доме за Митиным столом сидел старик в железных очках и белом халате. Здоровый, крепкий, с лицом садиста, он листал больничный журнал и делал в своем блокноте какие-то пометки.

— Случаев холеры больше нет? — спросил он Митю.

— Нет. — Митя, сидя на корточках, чесал за ухом собаку.

Старик отложил журнал и в упор уставился на Митю.

— Удивительное дело, Дмитрий Васильевич! — заговорил он. — Чем хуже становится, тем меньше люди болеют! Вот вы, от чего в-основном лечите?

— Я? — Митя улыбнулся. — От запоев. Бывают травмы, ранения. Мне бы лекарств хоть каких-нибудь.

— Вот-вот, — обрадовался старик. — Запои, порезы, ушибы головы, ну триппер на худой конец или холера! Никаких вам надпочечников, никаких мочевых пузырей! Все, исчезли мочевые пузыри из природы, испарились! А где все эти замечательные болезни: мигрень, диабет, бронхит наконец? Да что там бронхит, где геморрой, я вас спрашиваю? — Он встал из-за стола, опираясь на палку. — Тупею я, Дмитрий Васильевич, от этих ушибов головы, практику теряю, деградирую… — вздохнув, он пошел к выходу, стуча палкой.

Митя, свистнув собаку, вышел следом.

Выйдя из дома, старик принялся ходить по двору взад-вперед, шибая палкой мелкие камешки. За воротами стояла «Нива» с красным крестом. Митя молчал, глядя на старика.