Алексей Саморядов - Праздник саранчи

Он оттолкнул ее, оглядываясь.

— И вот это! — она засмеялась…

Она быстро шла в огромном универмаге, Андрей едва поспевал за ней.

— Смотри, смотри! — крикнула она ему звонко, показывая какие-то брюки. — Мы такие же шили…

Она затащила его в парикмахерскую, усадила его в кресло и, стоя позади него, веселая, сама показывала, как его подстричь, причесать, потом подстриглась сама.

Она выбежала на улицу, порозовевшая, какая-то светлая, он курил, прохаживаясь, встал, глядя удивленно. И никакой прически она не сделала, лишь чуть остригла тюремные пряди, но волосы легли как-то просто и ладно, лихо, совершенно при этом изменив ее тонкое лицо, которое показалось ему вдруг удивительно милым и нежным…

Она купила ему рубашку, туфли, заставила его примерить костюм, он отказался, но она сняла с него пиджак, даже пытаясь помочь расстегнуть брюки. Он, смеясь тоже, отбивался от ее длинных ловких рук.

Светлый летний костюм неожиданно пришелся ему, сидел просто, но как-то очень с шиком. Оглядев его, она тут же сорвала этикетку с костюма, с рубашки, скатала все его старые вещи, вынесла, бросила в корзину для мусора.

— Что ты делаешь? — он склонился над корзиной, достал из кармана паспорт.

— Ну, милый мой, нельзя же быть таким уж студентом!

Он прохаживался на улице, курил все, поводя шеей в новом воротничке, поправлял не нравившийся ему ремень, чувствуя себя неуклюжим, деревянным.

— Ну пошли скорей, я есть хочу!

Он отступил и замер…

Женщина стояла перед ним, изящная и стройная, строгая, в простом, но необыкновенно идущем ей светло-голубой платье, обрисовавшем ее упругие свободные груди, тощую талию, тугие бедра, длинные легкие руки в простых браслетах; тонкая, чистая шея охвачена голубенькими бусами, и лицо, удивительное лицо…

И девочка стояла перед ним, просторный белый жакет небрежно наброшен на плечи, острый бандитский локоток отставлен лихо, рука в кулачок, простые туфли без каблуков на длинных подвижных ногах, и вся подвижная, легкая, стремительная, смеется, глядит на него лукаво…

— Ну что смотришь, гангстер?.. Идем есть? — Она взяла его под руку, широкоплечего, медлительного, в просторном костюме, довольная его глуповатой улыбкой.

На них оглядывались. Андрей сам временами осторожно отстранялся, смотрел, не веря, на нее, то шедшую рядом легко и гордо, то вдруг бежавшую счастливо смотреть какое-нибудь мороженое…

В «Берлине» швейцар открыл ей дверь, пропустил с почтением, Андрея задержал, оттесняя его животом назад, растерявшегося, смутившегося совсем.

— Это со мной, — она вернулась, освободила его, взяла под руку, смеясь заглянула в лицо. — Ну что… гангстер в натуре?

Они сели в полупустом светлом зале, оглядываясь радостно вокруг, заказали шампанского, икры, еще что-то.

— Я водки хочу! — воскликнула она и обернулась к Андрею. — Можно?

Андрей, волнуясь, любовался ею.

— Я знаю, — она поправила ему волосы. — Тебя выдает лицо. У тебя ужасно провинциальное лицо.

— А ты? Столичная штучка, сколько раз ты была в Москве! Разве это столица…

— Ни разу, вот еще, бывать в этой вашей пошлой Москве!

Официант принес бутылки, поставил множество закусок, улыбнулся ей сладко.

— Смотри, — она засмеялась. — Он, наверное, принимает меня за проститутку. Зарежь его…

Потом встала из-за стола, пошла гордо через зал. — Я сейчас…

На нее оборачивались. Андрей налил рюмку, опрокинул в рот, поймал розово-желтый лист осетра, откинулся с папиросой, улыбаясь блаженно на высокие чистые окна.

Она вернулась, села рядом, глядя туманно и задумчиво, вдруг прильнула к нему, поцеловала в губы. Он уронил вилку, прижал ее к себе, обнял.

— Знаешь, — зашептала она, — давай убежим отсюда… Поедем домой.

— Прямо сейчас?

— Да… Сейчас-сейчас, — она дрожала. — Я не могу…

Они встали, шатаясь, как пьяные, она сама расплатилась, пошла торопясь, он едва поспевал за ней.

На улице они кинулись разом друг к другу так неистово, что стукнулись зубами, засмеялись оба, обнялись крепко-крепко, он, теряя голову, поцеловал ее в шею. Она застонала, опустив голову, сказала тихо:

— Господи, я даже домой не доеду…

Она едва добежала до его комнаты, бросая все, срывая с себя одежду еще на ходу, упала на диван, так что он ударился затылком о стену, но даже не почувствовал этого, повторяя все исступленно:

— Таня… Таня… Таня…

Они не выходили никуда и не открывали никому трое суток. В течение этого времени лишь Витя изредка стучал им в дверь и слышал смех их и счастливые голоса.

— Сейчас, Витя! Сейчас выйду… — глухо кричал Андрей. — Подожди минутку! — И снова смех.

— Да ладно, — отвечал Витя, тоже посмеиваясь. — Тебя утром-то будить? Пойдешь в институт?

— Конечно… Я сейчас выйду…

На второй день Витя принес, поставил им под дверь кастрюлю и две бутылки вина, позвал…

— Сейчас, сейчас выйду, — отозвался Андрей. — Подожди, не уходи.

— Да ладно… Я вам тут поесть принес, — он прислушался, но за дверью лишь шуршало белье…

Ночью Андрей, тихо шлепая, голый, занес кастрюлю и бутылки, поставил на пол у стены.

— Ты что там жуешь? — тотчас позвала его Таня. — Ты где? Под диваном, что ли?

— А-а-а, ты не спишь, — он возился у кастрюли, сидя на колонках. — Знаешь, по-моему, это борщ… Очень важный борщ…

Она смеясь встала, подошла, светя наготой, села рядом, поцеловала его в волосы. Он повернулся, вытер губы, поцеловал ее. Они сели рядом над кастрюлей и нежно целовали друг друга.

— А борщ?.. — засмеялась она.

— Да, борщ. — Он снова поцеловал, ласкал ее плечи, груди, встал, поднял ее, понес к дивану.

— Ты сумасшедший. — Она попробовала высвободиться. — Подожди.

Тела их смутно переплелись в чистом прозрачном свете ночи, шедшем с окна.

— Ну подожди же… — повторила она ласково.

— Сейчас, сейчас… — шептал он. — Сейчас…

Короткая ночь светла и чиста. Теперь она встала, потянулась легко, со вздохом, подошла к окну, раскрыла его настежь, впуская свежесть майской ночи. Прошел теплый дождь, где-то в светлых тучах еще шумела гроза.

Он встал тоже, прошел к ней, обнял ее за бедра, поцеловал в затылок, под волосы. Она вздрогнула, обернулась, нашла его губы…

Светало.

— Хочешь вина? — прошептал он.

— Да… — Они обнявшись гладили друг друга. — Ну неси же…

— Сейчас. — Он прижал ее крепче, все целовал в лицо. — Сейчас…

Она засмеялась, высвободилась, подошла к кастрюле.

— Вкусно… — Она сидя подняла кастрюлю, и они по очереди пили из нее через край.

Он открыл вино и пил из горлышка долго, и она отнимала у него бутылку, вино лилось им на руки, на грудь, Они смеялись и целовались снова и снова, все вставали, чтобы дойти до дивана, и никак не могли…