Джулиан Барнс - Любовь и так далее

— Оливер, — повторил голос, явно расстроенный моим ответом. — Это Стюарт.

— Стюарт, — тупо повторил я и вдруг понял, что мне нужно протянуть время. — Прошу прощения, мне послышалось — Стюард.

Он ничего не ответил на это. Он спросил:

— Как жизнь?

— Жизнь, — сказал я, — в зависимости от того, как ты воспринимаешь окружающую реальность, либо величайшая из иллюзий, либо единственная настоящая «жизнь», данная тебе в ощущениях.

— Узнаю старину Оливера. — Он восхищенно хихикнул. — Ты ни капельки не изменился.

— А это, — парировал я, — есть предмет для дискуссии как философской, так и физиологической. — Я выдал ему сжатое резюме концепции полного обновления клеток и подсчитал вероятный процент ткани — в биологическом смысле слова, — оставшейся на данное время от прежнего артефакта, которого он знал как Оливера сто лет назад.

— Я подумал, может быть, встретимся?

И только тогда до меня дошло, что это никакая не фантасмагорическая эманация моего утреннего настроения и даже не международный звонок — что явилось бы подтверждением тезиса, что «мир» воистину таков, каким его воспринимает большинство. Стю-малыш — мой малыш Стю — вернулся в город.

СТЮАРТ: Похоже, Оливер слегка обалдел, когда я позвонил. Ну, наверное, это и не удивительно. Человек, который звонит, всегда больше думает о человеке, которому он звонит, а не наоборот. Есть люди, которые, когда звонят, говорят: «Привет, это я», — как будто в мире есть только один человек с именем «я». Хотя, как ни странно, обычно ты понимаешь — пусть тебя это и раздражает, — кто этот «я», который тебе звонит. Так что, в каком-то смысле, «я» и вправду есть только один.

Прошу прощения, я отвлекся.

Когда первое потрясение прошло, Оливер спросил:

— Как ты нас нашел?

Я на секунду задумался и ответил:

— По телефонной книге.

Короткая пауза, а потом Оливер рассмеялся. Точно как в прежние времена. Это был смех из прошлого, и я рассмеялся вместе с ним, хотя мне было совсем не так смешно, как, очевидно, ему.

— Узнаю старину Стюарта. Ты ни капельки не изменился.

— Я бы так не сказал, — сказал я, имея в виду, что не надо делать поспешных выводов.

— Как так нет? — Типичное для Оливера построение вопроса.

— Ну, во-первых, я теперь весь седой.

— Правда? Кто из известных людей сказал, что ранняя седина — признак шарлатанства? Такой остроумный денди. — Он принялся перечислять имена, но я вовсе не собирался беседовать с ним до вечера.

— Меня обвиняли во многих грехах, но шарлатаном еще никто не называл.

— Стюарт, я не имел в виду тебя, — сказал он, и я даже ему поверил. — Подобное обвинение в твой адрес прозвучало бы неубедительно. Подобное обвинение в твой адрес было бы истинным нонсенсом. Это было бы…

— Как насчет четверга? Мне надо уехать на пару дней.

Он сверился по несуществующему ежедневнику — я всегда понимаю, когда люди так делают, — и записал меня на четверг.

ДЖИЛИАН: Когда долго живешь с человеком, всегда понимаешь, что он от тебя что-то скрывает, правда? Точно так же, как ты понимаешь, когда он не слушает, что ты ему говоришь, или что ему хочется побыть одному, или… ну, в общем, все в этом роде.

У Оливера есть одна трогательная черта — сначала он «собирает» все, что хочет мне рассказать, а потом приходит ко мне, как ребенок с ладошками, сложенными чашечкой. Такая вот у него привычка, которая, как мне кажется, происходит частично из-за того, что у него в жизни мало событий. Я знаю, что Оливер — такой человек, который будет искренне радоваться успеху и которого успех никогда не испортит. Я в это действительно верю.

Мы сели ужинать. Макароны с томатным соусом, который приготовил Оливер.

— Двадцать вопросов, — объявил он именно в тот момент, когда я подумала, что он сейчас это скажет. Мы часто играем в эту игру, потому что так можно растянуть удовольствие от рассказа о том, что случилось за день. Я имею в виду, что мне тоже особенно не о чем рассказывать Оливеру, когда я возвращаюсь из студии, где занимаюсь работой, вполуха слушаю радио и беседуя с Элли. В основном, о проблемах с ее бойфрендом.

— Давай, — согласилась я.

— Угадай, кто звонил?

Совершенно не думая, я ответила:

— Стюарт.

Повторяю, я это сказала, совершенно не думая. Брякнула первое, что пришло в голову. Я даже не сообразила, что испортила Оливеру всю игру. Он так на меня посмотрел — как будто я жульничаю или как будто я знала ответ заранее. Ему явно не верилось, что я назову это имя вот так вот просто.

Оливер долго молчал, а потом сказал по-настоящему обиженно:

— Тогда какого у него цвета волосы?

— Какого цвета волосы у Стюарта? — повторила я, как будто у нас был нормальный, обычный разговор. — Ну, такие… мышиного цвета, русые.

— Неверно! — воскликнул Оливер. — Он теперь весь седой! Кто сказал, что ранняя седина — признак шарлатанства? Только не Оскар. [51] Оскар Уайльд. Бирбом? [52] Сэр Макс Бирбом (1872–1956), английский писатель и карикатурист. Его брат? Гюисманс? [53] Жорис-Карл Гюисманс — настоящее имя: Шарль Мари Жорж Гюисманс (1848–1907), французский писатель-декадент. Старина Жорис-Карл?..

— Ты с ним виделся?

— Нет, — сказал он не то чтобы победным тоном, но уже не таким обиженным и даже наоборот — по его голосу можно было понять, что он забыл все обиды и вновь ликует. Я не обратила на это внимания — я имею в виду перемены его настроения.

В общем, он мне все рассказал. Как я поняла, Стюарт теперь, вероятно, женат на какой-то американке, торгует всякими овощами-фруктами и волосы у него все седые. Я говорю «вероятно», потому что Оливер — не слишком внимательный слушатель, когда ему кто-то рассказывает о себе. Или вообще рассказывает о чем-то. Он никогда не запоминает деталей и не спрашивает о главном, например, надолго ли Стюарт приехал в Лондон, и почему он приехал, и где он остановился.

— Двадцать вопросов, — опять предложил Оливер. К тому времени он уже слегка отошел.

— Давай.

— Какие травы, специи и другие приправы я положил в этот соус?

Я не угадала за двадцать вопросов. Может быть, я не слишком старалась.

Уже потом я задумалась: как это я так сразу угадала про Стюарта? И почему мне вдруг стало так неприятно, когда я узнала, что он женат? Нет, все не так просто. Просто «женат» — это одно. И ничего удивительного в этом нет, тем более по отношению к человеку, с которым ты не виделась десять лет. «Женат на какой-то американке» — вот что меня задело. Ничего определенного; но вдруг — на секунду — мне показалось, что это как-то уж слишком конкретно.

— Почему сейчас? — спросила я в четверг, когда Оливер уже собирался на встречу со Стюартом.

— Что ты имеешь в виду: почему сейчас? Уже шесть часов. Мы встречаемся в баре в шесть тридцать.