София Ларич - Анталия от 300 у.е., или Все включено

– Привет, Заур! – Ильхам протягивает руку для приветствия и бросает взгляд на лежащую на столе тетрадь: – Много наших записали?

С уличными агентствами, работающими рядом с нашим отелем, мы не враждуем. Таких конкурентов нам все равно не побить. Поэтому мы с ними втихую сотрудничаем – берем машины со скидкой и получаем полезную для работы информацию.

– О, Ильхам-бей! Приветствую! Как дела? – Заур встает из-за стола, прижимая руку к левой стороне груди. – Не, не много записали. Не за писываются, гады, говорят, уже все видели. Да на вот, сам посмотри.

– Ладно-ладно. Скажи фамилии.

– Ну вот… – Заур постукивает указательным пальцем по переносице. – Игнатьев есть… Бондаренко еще. Все, больше никого из ваших.

Мы с Ильхамом переглядываемся, одновременно вспомнив фамилию пухлой женщины в соломенной шляпе.

Ильхам отдает Зауру честь указательным и средним пальцем:

– Спасибо. Давай! Увидимся!

Бондаренко встречает нас на входе в отель. Я отдаю Ильхаму вешалки с рубашками, здороваюсь с туристкой и предлагаю ей присесть за столик напротив регистрационной стойки.

– Ой, Томочка, вы знаете, мне так неловко, но мы вынуждены отказаться от экскурсий, – начинает Бондаренко, присаживаясь на самый краешек ротангового кресла.

Я спокойно сажусь напротив нее, кладу руки на стол и говорю с деланным участием:

– Да, Ильхам с Алексеем мне уже сказали. Что-то случилось?

– Вы понимаете, муж заболел. Вчера вот прихватило, не знаем, что делать, какие уж тут экскурсии!

– Правда? – Я заглядываю ей в глаза. – Вы к врачу обращались? У вас же страховка. Если надо, я могу пойти с вами, перевести. Или в аптеке лекарства нужные купить.

– Спасибо большое, Томочка, но у нас все есть. Самостоятельно подлечим.

– Ну, смотрите. И от каких экскурсий вы хотите отказаться?

– От всех. Не знаю, когда ему лучше станет. – Она торопливо протягивает мне три мятых и влажных бело-зеленых билета.

Взяв у нее билеты, я поднимаюсь:

– Подождите, пожалуйста, я сейчас прине су деньги.

Я вхожу в дверь с надписью «Staff Only», киваю Савашу и спрашиваю, где Мехмет-бей. Саваш показывает подбородком в сторону кабинета фронт-офис-менеджера. Постучавшись, я заглядываю туда:

– Мехмет-бей, добрый вечер. Могу я выйти из отеля через ваше окно?

Хохотнув, он отрывается от компьютера:

– А что случилось, Тамара?

– Меня хотят убить туристы, Мехмет-бей.

– А-а-а! Я тебя спасу! Какие проблемы! Подсадить? – игриво спрашивает он и встает, чтобы открыть мне проход к окну.

– Спасибо. У меня ноги длинные.

Я спрыгиваю в кусты, обрамляющие стоянку служебных машин, и выхожу с нее на обочину дороги. Пропустив резвый долмуш – он обдает меня волной масляно-жаркого выхлопа, – я поворачиваю к ложману. Иду я не спеша и когда вхожу наконец в свою комнату, то также неспешно раздеваюсь и ложусь на кровать. Потом звоню Ильхаму.

– Ты где? – спрашиваю его я.

– В ресторане.

– Когда доешь, пойди, пожалуйста, на ресепшен и отдай этой бабе триста пятнадцать долларов. Можешь не спешить – она никуда не уйдет.

– А ты где?

– Я в ложмане. Примерно через полчаса подойду.

– Да можешь вообще не приходить. Рыбу-то есть будем?

– Конечно.

Я закрываю глаза и прижимаюсь щекой к прохладной подушке.

Правы туристы, считающие гидов хапугами и пройдохами. Какие клиенты – такое и обслуживание. Да разве сами они не ловчат и не изворачиваются у себя на работе, чтобы накопить денег на отпуск?

– Оксана, я на улице тебя подожду! Мне тут жарко! – прокричал Вадим в закрытую дверь ванной и вышел из номера на галерею с кова ными перилами. Этот номер в четырехэтаж ном здании, соединенном с ресепшеном, в который они заселились сегодня после обеда, ничем не отличался от предыдущего – та же мебель, расставленная так же, те же цвета, та кая же ванная. Отличался только вид с балкона: с него было очень хорошо видно море. Окса ну сверкающее море, на которое Вадиму было больно смотреть даже в темных очках, приве ло в восторг.

Он спустился на лифте в атриум и сел на скамейку дожидаться жены. Отель оживленно гудел, отдыхающие передвигались толпами и группами, сновали поодиночке, звенел женский смех, со стороны пляжа долетали обрывки мелодий. После многочасового дневного сна Вадим чувствовал себя умиротворенным и отдохнувшим, ему хорошо было сидеть без дела и бесцельно вертеть головой по сторонам.

– Вадик, пойдем! – донесся до него голос жены. Он встал и повернулся.

– О-о-о! Оксана, вы сегодня выступаете на сцене?

– Чего? – протянула Оксана, беря его под руку.

– Выглядишь хорошо, говорю.

– Спасибо.

Они спустились по лестнице на дорожку, таинственно освещенную низкими светильниками, и направились к бару у бассейна, где мужской голос выводил грустную турецкую песню и танцующие пары покачивались на площадке перед музыкантами. Галантно усадив жену за столик, Вадим подошел к барной стойке и взял виски со льдом и бокал белого вина с газированной водой.

– Что это ты мне принес? – спросила Оксана, приподнимая перед лицом бокал и щурясь.

– Шприц, если по-немецки. Вино с минеральной водой. А то кое-кто вчера перебрал.

– Ты хочешь сказать, я перебрала? Сам пей эту гадость!

Вадим положил ей руку на плечо и тихо произнес:

– Ш-ш-ш. Послушай, какая приятная му зыка. А у древних римлян, к твоему сведению, вообще было не принято пить вино неразбав ленным.

Жена стряхнула его ладонь и, поджав губы, повернулась к сцене. Там вчерашний турок с дискотеки представлял на ломаном русском очередную песню.

В начале девятого, после завтрака, Вадим вышел из отеля и присел на лестнице перед входом в ожидании экскурсионного автобуса.

Предстоящий дайвинг будоражил его, несмотря на рассказы друзей о том, что Средиземное море сильно уступает по красоте Красному. Вадиму нравилось погружение само по себе, с его туманной тишиной и тягучей медлительностью, нравилось даже и неведомое ему в наземной жизни ощущение беспомощности, которое охватывало его тело и разум, когда он стремился наверх, к солнцу, но не мог ускорить движение в плотной, не желающей расступаться перед ним воде.

Родившийся и выросший в Москве, Вадим никогда не скучал по морю, он не знал его, но всякий раз, оказываясь близ соленой бирюзовой воды, он пробуждался. Чувствовал безмерную силу водной стихии.

И все же сегодня его радость не могла вытеснить то ли мелкую досаду, то ли смятение – что-то, глубоко засевшее в нем и не поддающееся рациональному анализу. Оксана? Она спит сейчас в номере, тихая и мягкая, и у него с ней все хорошо. Работа? Если бы что-то случилось ему бы уже позвонили. Дочь? Слишком слаба их связь, чтобы он мог беспокоиться. Деньги? Здоровье? Возраст? Что?