София Ларич - Анталия от 300 у.е., или Все включено

Услышав мягкий хлопок двери бара, я оборачиваюсь. К нашему столу подходит жена Быстрова. Ее глаза скрыты очками, но даже через них видна припухлость.

Она садится, тянет руку к очкам, но тут же отдергивает ее и спрашивает торопливо:

– Здесь есть православная церковь?

Я бросаю взгляд на Ильхама, он пожимает плечами.

– Храм Святого Николая? – размышляю я вслух. – Но это далеко, и он не…

– Отвезите меня, пожалуйста, я заплачу сколько надо, – хрипло шепчет она и, сняв очки, смотрит на меня.

– Ты туда не поедешь, – говорит Ильхам по-турецки. – Ты знаешь, какая там дорога.

Я качаю головой:

– Оксана, мы не сможем сегодня. Может, завтра. Мы постараемся найти машину и…

– Пожалуйста-а-а. – Ее лицо кривится. Она всхлипывает, прижимает сжатую в кулак ладонь ко рту.

Я тянусь к ее плечу, но опускаю руку, не донеся. Бебек вздыхает и ерзает на стуле, глядя в сторону бара.

– Хорошо. Утром. Мы позвоним вам в но мер, скажем когда. Или оставим записку.

Она кивает часто-часто и встает:

– С-с-спасибо. Я буду ждать.

– Ильхам, мне все равно, что ты думаешь. Это надо сделать, – говорю я, когда мы остаемся одни. – Билет мы мужу ее не нашли, надо помочь хотя бы ей.

– Посмотрим, – бурчит Ильхам, не глядя на меня.

Бросив взгляд на часы – сколько там времени осталось до коктейля? – я спрашиваю:

– Вам простыни надо поменять? Хочу в ложман сходить.

– Ты думаешь, там есть чистые простыни? – фыркает Бебек.

Ильхам достает ключ от их комнаты:

– На. Попробуй. У тебя коктейль, помнишь?

– Конечно. Через двадцать минут вернусь.

В ложмане я долго препираюсь с сальноволосым, похожим на крота охранником, который заодно работает кастеляншей. Мы же по делу зовем его стукачом.

– Слушай, дай мне чистое белье, пожалуй ста, – настойчиво прошу я. – Последние же простыни остались, разберут, пока я грязные снимать буду! А мы уже три недели не меняли!

Ты дай, а я тебе прямо сейчас принесу грязные.

Наконец он уходит в подсобку и возвращается через пару минут со стопкой сероватых простыней. Он нехотя протягивает мне ее.

– Еще не совсем сухие, – говорит он. – Грязные прямо сейчас же неси. Я жду.

– Да принесу, принесу! Нужны мне твои тряпки, – отмахиваюсь я и скрываюсь в темном коридоре.

Зайдя в комнату Бебека и Ильхама, я, как обычно, ужасаюсь беспорядку и сдираю с их кроватей простыни, гораздо более серые по сравнению с принесенными. От очередного рывка я теряю равновесие, задеваю пачку газет и журналов у кровати Ильхама, и они тут же расползаются под ногами ленивой лавой. Я раздраженно приседаю и складываю их, сминая страницы, но тут из журнала выскальзывает красная книжица паспортного формата, и я останавливаюсь. Я беру ее в руки, и она оказывается немецким паспортом, с первой страницы которого на меня смотрит лицо Ильхама. В графе « Name » [22]напечатано: «Erdal», в графе « Vorname » [23]: «Özman», под « Staatsangehörigkeit » [24]я читаю: «Deutsch» [25].

Кое-как собрав газеты с журналами, я засовываю паспорт примерно туда, откуда он выскользнул, подхватываю с пола грязные простыни и торопливо выхожу из комнаты.

Уже у самого отеля мне приходит в голову мысль, что я не посмотрела в паспорте страницы с визами и штампами, и тогда я замедляю шаг, думая вернуться в ложман.

– Тамара! Привет! – неожиданно окликает меня голос, который кажется знакомым. Я поворачиваюсь и вижу на обочине Лизу, нашего гида. Она стоит, приобняв руками туго обтянутый форменной рубашкой свой беременный живот.

– Привет! Ты чего здесь? – откликаюсь я.

– Да я из «Жасмина». Туристов завозила, а водитель не подождал. Жду теперь долмуш.

– Каких туристов? Из аэропорта?

– Да нет. Замена отеля. Слушай, у вас можно в туалет сходить? Не доеду до Кемера.

– Конечно. Пойдем.

Мы поднимаемся по лестнице в отель, охранник на входе вопросительно вздергивает бровь, на что я говорю:

– Гид «Арейона». Мехмет-бей разрешил. Лиза останавливается у дверей, сразу за по рогом, и восторженно оглядывает ресепшен:

– Ой, как у вас тут классно! Туристы тоже хорошие?

– Всякие. Слушай, Лиза, а почему ты до сих пор работаешь? Трудно же.

– А где деньги брать? На какие шиши рожать?

Лиза приехала в Анталию семь лет назад, выйдя замуж за турка, найденного ею где-то на просторах Казахстана. Но турецкий муж, увы, обещанного счастья заграничной жизни Лизе не обеспечил. Он мало того что пил совершенно по-русски, так еще и начал побивать жену а вместе с ней и ее пятнадцатилетнюю дочь, приехавшую к матери вскоре после свадьбы. Лиза терпела в ожидании гражданства и устроилась на работу в «Арейон», где сошлась с водителем, да так сошлась, что решила в свои сорок два года рожать от него. А первому мужу она платила отступные, в ожидании теперь уже развода.

Глядя на Лизу, я вспоминаю ее рассказ о том, как она в первый сезон работы отельным гидом, изучая турецкий на слух, долгое время подходила к ресепшен со словами „Bekâr mısınız?“ [26], пока какая-то добрая душа не подсказала ей, что вежливее начинать разговор все же с „Bakar mısınız?“ [27], а семейное положение можно выяснить позже.

– А что, Лиз, дорого здесь рожать?

– А что здесь дешево? Счет вчера пришел за электричество. Я просто офигела. Я дуре своей, дочке, запрещаю пользоваться кондиционером, но не уследишь же! Работа.

– Понятно, – киваю я. – Ладно, Лиз, извини, у меня коктейль сейчас. А туалет вон там.

Расставшись с Лизой, я прохожу атриум и сворачиваю к зимнему ресторану, в котором мы проводим инфококтейли. Захожу в темный зал – в нос ударяет пыльный, спертый воздух – и, тихонько притворив дверь, присаживаюсь за ближайший стол. Мне грустно. Мне очень грустно. Еще не израсходовала я вчерашнюю хандру, а уже копится, густеет новая. Лезут в голову партийно-советские слова про атмосферу недоверия, в которой приходится работать. Я говорю себе, что не произошло ничего удивительного и каждый имеет свою тайну и право на нее, но все же чувствую себя облапошенной, думая о том, что Ильхам оказался не тем, к кому я привыкла, и не тем, за кого он себя выдает. Бедный бакинский студент? По меньшей мере, не такой уж и бедный. Немецкий паспорт обходится очень дорого, независимо от способа, которым его приобретаешь.

Интересно, он мне в Европу предложил поехать потому, что я знаю немецкий?

Из холла до меня доносятся голоса и смех туристов, и я, встряхнув головой, встаю, чтобы раскрыть окна и проветрить ресторан перед коктейлем.

За исключением двенадцати человек, на коктейль приходят все туристы, приехавшие сегодня. Они шумно рассаживаются в зале зимнего ресторана, по-прежнему душном и пыльном, несмотря на открытые настежь окна, а я молча жду, пока они устроятся, стоя у дверей и похлопывая по ладони стопкой экскурсионных брошюр.