София Ларич - Анталия от 300 у.е., или Все включено

Вернувшись в лобби-бар, я окликаю застывшую в полусне за столом фигуру:

– Бебек! Давай я отчет тебе напишу. У тебя все равно ничего сейчас не сойдется.

Он поднимает на меня глаза в красных прожилках и без слов отдает бумаги. Я достаю из кармана рубашки пластиковую бутылочку с американским аспирином и ставлю ее перед ним:

– На, ешь.

Ильхам приезжает из аэропорта в начале двенадцатого, когда мы с Бебеком уже поджидаем его на ресепшене. Следом за разноцветной толпой туристов появляются белл-бои с багажом, а за ними заходит Ильхам. С усталым, пустым лицом он берет со стойки карточки и начинает объяснять, как их следует заполнять. Он говорит почему-то очень тихо, и туристы его не слышат и не слушают, суетятся, переставляя сумки и пакеты у ног, некоторые закуривают, другие уже наливают себе чай из стоящего в углу аппарата.

Подойдя к нему, я забираю из его рук карточки и спрашиваю шепотом обозленной жены:

– Тоже, что ли, пил вчера? Он слабо кивает, и я подталкиваю его к Бебеку, стоящему у дверей в атриум:

– Идите. Я расселю.

Бебек достает из кармана бутылочку с таблетками и молча протягивает ее Ильхаму. Я оглашаю ресепшен криком:

– Уважаемые гости!

Закончив с новыми туристами и ответив на вопросы нескольких старых, я нахожу Ильхама с Бебеком в игровой комнате. Они беззвучно трясутся в смехе, сжимая в руках большие бокалы с пивом.

– Почему-то мне захотелось сказать вам, что в отель сегодня приехал хозяин, – объяв ляю я, остановившись у дверей.

Лицо Ильхама серьезнеет, он поднимает голову:

– Правда?

– Правда. Слушайте, мальчики, я уеду часов до пяти, ладно? Если Мехмет приедет за деньгами раньше, отдадите ему мои. Я предупредила на ресепшене, они дадут вам ключ от моего сейфа.

Ильхам открывает рот и закрывает его, не произнеся ни слова. Он допивает пиво и ставит стакан на стол. Бебек откидывается на спинку стула:

– Еще будешь?

– Давай. Что еще делать?

Кажется, работа достала нас всех окончательно.

Переодевшись в ложмане, я подъезжаю к отелю, где Оксана уже ждет меня, неловко присев на невысокий парапет, словно боится испачкать или помять цветастую юбку до пят. Я открываю ей дверь машины. Она садится и, окинув взглядом салон, шепчет едва слышно:

– Мы на этой же машине ездили с Вадиком в Анталию. – Она всхлипывает. – Вот тут на чехле пятнышко. Он ел шоколадное мороже ное…

Я поворачиваюсь к ней и вижу слезы, мокрые дорожки текут по ее щекам и повисают каплями на подбородке.

– Извините, – тихо говорю я. – Вы хотите поехать?

Она кивает, зажимая всхлип кулаком.

Плачет Оксана долго. Забывшись, она пришептывает, постанывает и подвывает по-бабьи, с силой прижимая ладони к лицу. В ее слезах и жалость к себе, и злость, и страх.

Я молчу, смотрю на дорогу. Машина забирается все выше и выше, дорога становится все более извилистой. Навстречу мне попадаются перегруженные, опасно кренящиеся на поворотах камионы, из-за спины высвистывают дорогие машины с неместными номерами. Я закуриваю, и дым привлекает внимание Оксаны.

Она затихает, я тут же протягиваю ей пачку и замечаю, что она дрожит.

– Давайте остановимся, выпьем воды, посмотрим на горы? – предлагаю я.

– Здесь? – с недоумением спрашивает Оксана, указывая подбородком на лес, окаймляющий дорогу с обеих сторон.

– Нет. Смотрите.

Машина поворачивает, и справа, далеко-далеко внизу, неожиданно раскидывается залитая солнцем долина, поделенная на квадратики угодий. Тут и там попадаются блоки теплиц и свечки мечетей. Воздух сухой, ленивый ветер едва колышет его.

Я заезжаю на посыпанную щебенкой стоянку небольшого кафе, где обычно останавливаются туристические автобусы. Сейчас стоянка пуста – автобусы проехали здесь несколько часов назад, и навстречу нам никто не спешит. Я покупаю в лавке сигареты и воду, беру из стеклянного шкафа бублик с кунжутом, и мы усаживаемся за пластиковый стол, стоящий у края пропасти. У подошедшей немолодой усатой женщины я прошу чай себе и кофе Оксане.

– Какой воздух здесь… – тихо говорит Ок сана, глядя на долину. Ее лицо покраснело и припухло, а глаза стали заметно уже.

– Оксана, вы ели что-нибудь? Она кивает:

– Да, я вчера ела.

– Попробуйте бублик, очень вкусный, – говорю я, протягивая ей половинку. На стол падают желтые зернышки кунжута.

Она послушно берет хлеб, откусывает и принимается жевать, механически двигая че люстями и явно не чувствуя вкуса.

Скоро начинается самый сложный для водителя и самый красивый для пассажира участок дороги. На каждом повороте я плотнее перехватываю руль вспотевшими ладонями, представляя, как машина соскальзывает с наклонной дороги в лазурную лагуну, которых тут несчетное множество и которые всегда вызывают восторг у туристов своей нереальной рекламоподобной красотой. Мой водительский опыт небогат, а по этой дороге я и вовсе никогда не ездила на водительском месте, и сейчас я корю себя за то, что осмелилась сесть за руль арендованной машины, да еще и взять с собой пассажира. Я бросаю миллисекундный взгляд на Оксану – она клюет носом, словно борется из последних сил со сном. «Да, вот она лучшая похвала мастерству водителя – спящий пассажир», – думаю я и задерживаю дыхание, въезжая в очередную петлю поворота. Когда-то отсюда свалился в пропасть автобус с немецкими туристами. Я почти готова молиться.

Когда салон наполняется свежим запахом моря и дорога становится широкой и ровной, Оксана открывает глаза и потягивается.

– Где мы? – спрашивает она и выставляет руку с раскрытой ладонью в окно, навстречу ветру.

– Скоро приедем в Демре, к храму. Порывы ветра с моря ударяют в машину, раскачивают ее, и я поднимаю стекло повыше. Теперь прохладная струя назойливо бьет мне в висок, прилизывает волосы.

На другой стороне дороги сплошная стена из теплиц, пыльных, с надорванной пленкой и треснувшими стеклами, – вот они кормильцы туристов, отельные поставщики огурцов с помидорами. За теплицами зеленеют апельсиновые рощи. По обочинам, громко стрекоча, несутся мопеды с мальчишками-водителями и седоками в растоптанных, пыльных шлепанцах. Меня наконец охватывает спокойствие – передо мной разматывается послушная, прямая и ровная дорога, воздух привычно пахнет морским йодом.

– А почему храм Святого Николая в Турции? – нарушает молчание Оксана.

– Ну, здесь же не всегда была Турция. Эта территория раньше называлась Ликией, и в четвертом веке святой Николай служил здесь епископом.

– А почему он стал святым?

– Он помогал беднякам и нищим. Вы знаете легенду, из-за которой появилась традиция складывать рождественские подарки в чулки, подвешенные у камина?

– Нет.

– У бедняка было три дочери, которых он не мог выдать замуж, потому что у них не было приданого. Святой Николай, узнав об этом, решил помочь семье. Он всегда помогал тайно и так же поступил и в этом случае. Чтобы остаться незамеченным, он бросил мешок с золотыми монетами в дымоход. Эти монеты стали приданым для старшей дочери. На следующий год святой Николай таким же образом доставил приданое для средней дочери. Но, когда он принес мешок для младшей дочери, отцу удалось его подкараулить, и так все узнали, кто на самом деле помогает беднякам.