Малькольм Брэдбери - Профессор Криминале

«Твой отель подешевле. Но мне как продюсеру следует держаться ближе к центру событий». «Каких событий?» «Ближе к банкам и государственным учреждениям. И еще к ресторанам и к театрам. А ты вплотную займешься расследованием. Усек?» «Усек, Лавиния, усек, ты только не волнуйся». «Я знаю, ты рассчитывал, что мы остановимся в одной гостинице, — разулыбалась Лавиния. — В смежных номерах, ну правда же, Фрэнсис?» «Нет-нет, неправда». «Это все чертов бюджет, он у нас не разгуляешься, мне потом отчитываться предстоит. — Лавиния потрепала меня по плечу. — Но ничего, завтра мы с тобой, пожалуй, сходим в оперу, а на обратном пути ты ко мне заскочишь, и мы выпьем шампанского, ночью, вдвоем. Делу время, потехе час, да, Фрэнсис?» «Да. Я полагаю, да. Но меня тревожит, сумею ли я справиться с...» «Положись на меня, я человек опытный, — захихикала Лавиния. — Хорошо б еще немного шлага. Это ведь «шлаг» называется, лапочка?» «Что называется, Лавиния?» «Да сливки, густые такие, вкуснючие сливки. — Она поманила к себе официантку в черном костюме и белом переднике: — Еще кусок торта мит шлаг». «Шлаг, майне даме, битте?» «Сливки. Густые сливки, гу-сты-е». «Ах, мит зане!» — и официантка ринулась выполнять заказ. «А я думала, ты говоришь по-немецки», — неодобрительно сказала Лавиния. «Не то чтоб сам говорю, зато когда со мной говорят, вроде кое-что понимаю». «О господи. Вдруг старый Кодичил по-английски ни в зуб ногой?» «Вдвоем мы с ним как-нибудь разберемся». «Вдвоем? Лично я с ним разбираться не намерена. Персоналии — твоя печаль, а я ограничусь натурой». «В каком смысле — ограничишься натурой?» «Выберу места для натурных съемок. Начну с Шёнбрунна и с Музея искусств. Ой, и еще ж на завтра два билета в театр добывать! Но не дрейфь, билеты я возьму на себя: нам, продюсерам, вечно достается черная работа. А ты, будь добр, обеспечь журналистское расследование по высшему классу. Помни: захватывающая интрига, любовницы, адюльтеры и подобное прочее. Пусть дедушка Кодичил всю душу тебе изольет. Ага, отлично, торт мит шлаг. Эй, фройляйн, нельзя ли сюда шоколаде подбавить?» «Шоколадо, майне даме?» «Мне бы, лапонька, побольше вот этой коричневой херни, — нашлась Лавиния. — Блин, вот за что я обожаю Вену. Тут все до того культурные, жуть».

Чуть погодя я простился с Лавинией, смакующей прелести венской культуры, поймал «мерседес» цвета взбитых сливок и поехал в «Отель фон Трапп». Такси устремилось к дворцу Бельведер, миновало дворец Бельведер и долго плутало по окраинам. Несмотря на соседство железнодорожной сортировочной, «Трапп» оказался не какой-то там захудалой гостиницей, а, хм, настоящим отелем. По мнению Генри Джеймса (в университете я все-таки читал классику, хоть и урывками), Англия всегда страдала от переизбытка ненужного и недостатка необходимого. Автору «Писем Асперна» явно не доводилось бывать в «Отеле фон Трапп». За конторкой в глубине просторного, раззолоченного вестибюля, где, словно стая папагено и папаген, щебетали и чирикали японские туристы, вычерпывая из багажников автобуса и передавая по цепочке свои бесчисленные саквояжи, за конторкой меня приветствовали сразу четверо деловитых портье в черных тужурках. Следуя лучшим бюрократическим традициям эпохи Габсбургов, они битый час обменивались регистрационными книгами, квитанциями, паспортами и ключами, но наконец благословили меня на паломничество к решетчатому лифту времен «Сецессиона» и на вознесение под небеса — именно там, похоже, находился выделенный мне номер. Во всяком случае, царственная роскошь вестибюльной юдоли на эти высоты не распространялась: каморка, в которой я очутился, при Габсбургах наверняка служила пристанищем какому-нибудь завалящему лакею. Чердачная, тесная, со скошенным потолком и узкой лежанкой в углу. У косяка наскоро отштукатуренной двери висела табличка: «При возгорании нажмите кнопку аварийного сигнала под подоконником. Эвакуация в лифте запрещена». Я сел на кровать (кресла тут не было) и распаковал свой скудный аэрогардероб — носки из «Носков», сорочки из «Сорочек»; дня на два хватит. Ополоснулся под душем (дабы залезть в душевую, пришлось скрючиться в три погибели), сменил одежду и заметался в поисках телефонного справочника. А вот и он — стыдливо прячется под матерчатым переплетом, на котором вышит портрет Людвига ван Бетховена, прославившегося отнюдь не благодаря телефону и вообще глухого как пень.

Я открыл справочник на букве «К», надеясь обнаружить номер профессора, доктора наук Отто Кодичила. Но не обнаружил: очевидно, профессор слишком значительная фигура, чтоб числиться в массовом справочнике. Тогда я позвонил в городское адресное бюро, и там меня утешили: ни один уважающий себя венский профессор, естественно, не разрешит справочной службе делиться тайной его домашнего телефона с каждым встречным и поперечным, но, если я отрекомендуюсь по всей форме и сообщу, чего мне, собственно, надо, оператор с профессором свяжется, а профессор мне сам перезвонит. Коли захочет. Я стал ждать; телефон безмолвствовал. Мне пришло в голову, что сейчас, в середине дня, уважающий себя профессор никак не может сидеть дома. Он отправляет педагогические обязанности в университете: читает лекции, принимает экзамены, проверяет курсовые работы, просматривает специальную периодику — в чем бишь еще заключается профессия уважающего себя профессора? Дома он окажется лишь поздно вечером, а я пока имею полное право погулять. Я выбрался из гостиницы и зашагал по пригородным улицам, вопрошая туземцев, как пройти к знаменитому кладбищу Св. Марка. На кладбище я, точно завзятый турист, постоял над могилой Моцарта, которая, к сожалению, не являлась могилой Моцарта в буквальном смысле этих слов. Едва смерклось, я вернулся в «Отель фон Трапп», съел в гигантской обеденной зале под названием «Файншмекер» — гулкое пространство, где на одного посетителя приходилось около трех официантов, — ранний ужин под названием «Тафелышгац ан Вишикароттен унд Петерзилиенкартоффельн» и вновь поднялся в свою заоблачную светлицу стеречь, когда позвонит профессор, д. н. Отто Кодичил.

Мертвая тишина. Прождав больше часа, я повторно набрал номер адресного бюро и уломал дежурную еще раз связаться с Кодичилом — похоже, первая попытка не дала требуемого результата. Не прошло и пяти минут, как телефон у моего изголовья заверещал. Голос на том конце провода, впрочем, принадлежал явно не Кодичилу. То была, скорей всего, профессорская служанка или до крайности услужливая супруга — короче, парламентерша. Она спросила по-немецки, кто я такой; я, по слогам выговаривая английские слова, объяснил, что хочу побеседовать с профессором по неотложному философскому делу. Пауза. Досадливое шарканье подошв по паркету. Потом другие шаги, потверже. Глубокий бас «Профессор, доктор Отто Кодичил, ja, битте?» Я торопливо представился и произнес краткую продуманную речь: дескать, я представляю крупнейшую британскую телекомпанию, которая собирается делать подробную передачу о судьбе, идеях, эпохе, своеобразии, ну и, конечно, мировом значении выдающегося мыслителя, профессора Басло Криминале. Повисла очередная пауза. Я уж было решил, что профессор, д. н. Отто Кодичил совсем не понимает по-английски.