Елена Бажина - В часу одиннадцатом

Потом, исповедовав Александра в келье, отец Афанасий сказал: “Не бери в голову ничего. Все, что тебя волнует, это пустое”. И дал Александру плетеные черные четки.

А строительство общинного дома для Матвея батюшка благословил, подтвердив, что это богоугодное дело. Александр уехал, уверенный, что все идет правильно.

Как медленно тянутся эти минуты, пока мы проезжаем унылый перегон, а несколько лет пролетели так быстро, что трудно понять, что произошло, говорит ей Александр. Наверное, быстрее, чем мы едем сейчас до ближайшей станции. Наверное, тебе уже не интересно то, что я сейчас тебе рассказал. Но я не хочу, чтобы ты думала, будто я остался таким же бесчувственным и жестоким, каким ты видела меня в последний раз. — Не знаю, говорит она, но ты действительно таким был тогда…

Дом предстояло построить на участке земли, который Матвей купил на осваиваемых подмосковных территориях недалеко от одного незначительного населенного пункта. Он договорился с местной администрацией о проведении коммуникаций для этого дома, в котором в будущем будет находиться служба помощи больным и престарелым. Александр с удовольствием воспринял благотворительные проекты. В общине будет строгая дисциплина, говорил Матвей. Возможно, будет общая исповедь, как у первых христиан. Тогда, после некоторых разговоров, когда очертания этой будущей жизни стали проявляться отчетливее, у Александра вдруг появился страх: мечта начинала принимать очертания мрачной организации со строгой дисциплиной и диктатом одного человека, замкнутая в себе и оторванная от окружающего мира.

В Москву уже давно приезжали иностранцы, которые легально привозили Библии и прежде запрещенные христианские книги. Это все протестанты, наивные люди, они ничего не смыслят в нашей жизни, говорил Матвей.

С одним из этих людей они познакомились. Его звали Патрик, и он должен был передать местным общинам в подарок от западных христиан почти что фургон христианской литературы. “Это наш шанс”, — сказал тогда Матвей.

Они катали Патрика по Москве, показывали ему уходящие в прошлое атрибуты советской жизни, а также появившиеся признаки иной, свободной, долгожданной России. Матвей рассказывал о своей семье — о своих образцово православных детях, которые во всем его слушаются, о себе, Александр же, будучи его личным водителем, должен был на тот момент главным образом молчать.

Хотя без Александра Матвей вряд ли смог бы общаться с Патриком: с английским у него было совсем худо. У Александра тоже было не ахти, но все-таки, как мог, переводил высокопарные высказывания Матвея на чужой язык, напряженно перетряхивая в уме словарный запас. Они привезли гостя за город, где Матвей показал изумленному иностранцу будущий монастырский двор, вернее, пока что его место. И рассказал о планах — о том, что при общине будет создана социальная больница, или приют, а может быть, школа, — время покажет. Александр не мог понять одного: верил ли Матвей сам в то, что говорил.

Он не замолкал ни на минуту, описывая идиллическую картину жизни своей семьи, единомыслие, братство, малую церковь и многое другое, что было бы неплохо знать западному человеку, утратившему свои корни и силу веры. Странно даже, что после такого монолога Патрик не загорелся желанием стать членом этого необыкновенного сообщества.

Гость проникся ко всем симпатией, восприняв их как некое местное экзотическое чудо, и чтобы окончательно не запутаться, подарил им этот самый фургон книг, а потом еще пожертвовал некоторую сумму новых, “зеленых” денег, и поехал дальше по своим миссионерским делам. Впоследствии через разных людей он передавал гуманитарную помощь — мешки с “сэконд-хэндом” и коробки с макаронами, ветчиной, бульонными кубиками, сосисками в банках — то, чего раньше никто из них никогда не видел. И хотя привезенные книги были подарком, не подлежащим продаже, Александр с Матвеем смело и успешно продавали их в различных православных и баптистских храмах. Они даже наладили сеть. “Я от Матвея Семеновича, — говорил Александр, протягивая батюшке Библию, “Детскую Библию”, что-нибудь популярное по теории креационизма, библейской истории или просто толкования евангельских текстов, и священнослужители соглашались принять для своих церковных лавок. Только от изданных в Брюсселе книг Эммануила Светлова Матвей заранее отказался, объяснив Александру, что человек этот — еретик.

Матвей и Александр сумели реализовать почти весь подаренный им фургон. На пожертвованные деньги были закуплены стройматериалы, и строительство вступило в основную фазу. Матвей прочитал благодарственные молитвы, а потом устроил публичный “разбор полетов”: кто как себя вел в этой ситуации. Оказывается, Аня позволила себе пококетничать с иностранцем во время беседы за обедом, Матвей это заметил. А ее послушание — обед, посуда и никаких лишних разговоров, она должна молчать. Аня публично, с недовольной ухмылкой, признала свою вину: просто ей хотелось поговорить на английском, который она когда-то учила и который еще не успела забыть, и только. Больше ничего.

“Господи, устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою”.

Все хорошо. Должно быть, мы и в самом деле идем правильным путем, потому что открываются храмы, совершаются молебны и литургии, государственная власть начинает благоволить нам, верующим, и по-своему любит нас странной какой-то любовью. Все говорят о духовном возрождении, выпускают репринтные издания дореволюционных книг с сусальными картинками, открыто крестят детей, нарекая их Даниилами, Иоаннами, Анастасиями, Елизаветами.

Примерно так думал Александр, стоя под сводами одного из московских храмов и слушая шестопсалмие, стараясь повторять про себя слова пророка Давида, идти следом за ним куда-то вверх, под своды, в небеса, где все должно быть не так, как здесь. Он так и не смог сосредоточиться на словах псалмопевца, потому что мысли о заурядных земных событиях не давали покоя. Как получилось, что он вошел во вкус строгих воспитательных бесед и поучений, которые Матвей проводил регулярно? Проводил почти так же, как это делал батюшка, только строже и язвительнее. Почти все, кто оказался в доме Матвея, уже оставили свои семьи ради духовного совершенствования и правильной духовной жизни, но не у всех получалось наладить эту духовную жизнь.

Марина занималась уборкой, мыла пол и стирала белье, однако делала это без вдохновения, о чем ей неоднократно говорили наставники. Ане вдруг взбрело в голову поступать в институт, в Инъяз, и Матвей потратил уйму времени, объясняя ей, что это не ее путь, что у нее и способностей к этому нет, а вот выполнять его поручения — куда более полезное для души дело.