Елена Бажина - В часу одиннадцатом

Александр пытался успокоить Аню, но это выглядело странно: ведь получалось, что он выступал на стороне Матвея. Аня уже хотела уйти отсюда, но уйти, как оказалось, было уже некуда: все пути домой усилиями Матвея были отрезаны. Матвей же утверждал, и Александр поддерживал его в этом, что за желанием уйти стоит гордость, отсутствие добродетелей смирения и терпения, и если выдержать все искушения, то можно стать другим человеком. Главная цель — духовная, а профессия здесь не причем, это все тщеславие и зависть к сверстникам. Кроме того, Матвей убеждал ее, что она не сможет жить самостоятельно в этом страшном мире, она обязательно погибнет, пропадет от первого же столкновения с реальностью.

Александру же довелось в это время совершить поступок, которым он мог бы гордиться. Однажды, в какой-то из обычных суетливых дней, он обнаружил, что стройматериалы, которые они закупали вместе с Матвеем, как-то вдруг закончились. Когда Александр уведомил об этом Матвея, то получил странный ответ: “Ну, подумай сам, как это можно поправить. Да, досок и бруса не хватает. Ты же занимаешься этим делом”. Сначала такие словам озадачили Александра, а потом, после нескольких часов размышления, проведенных в прогулке по окрестностям и сидении у верстака, Александр был озарен и принял решение с легкостью и благодушием.

На следующий день с утра он отправился к дяде Володе, намеренно не позвонив ему заранее: не хотел, чтобы за это время о его визите стало известно матери.

— Что случилось? — спросил немного обескураженный родственник, когда возбужденный Александр появился на пороге квартиры. — Как долго тебя не было. Я думал, ты участвуешь в каких-нибудь перестроечных акциях. Смотри, что творится. Свобода. Гласность. Такого и представить было нельзя. Вот это да! Я с самого начала уважал Горбача. Видел, как Берлинскую стену на хрен ломают? Ах, да, ты же телевизор не смотришь. Как я за них рад! А сколько свободы! Что они с ней будут делать? А в республиках что творится! Мне кажется, русским надо бежать оттуда. Но только куда, кому они сейчас нужны?..

Александр сказал, что у него мало времени. Дядя любил поговорить о политике.

— Куда-то торопишься? Да, я знаю, у тебя дела какие-то религиозные… Что ж, я за церковь тоже рад, у вас патриарха нового избрали, но ты бы не забывал мать, а?

Александр сказал, что хотел бы забрать книги.

— А, ну да, конечно.

И вдруг настороженно осведомился, почему так неожиданно и почему именно сейчас. Бесстрашно глядя ему в глаза, Александр сказал, что так уж получилось, ведь давно собирался.

— Ну что ж, это твоя библиотека, забирай, — сказал дядя грустно. — Только хочу тебя предостеречь: береги ее и не торопись с ней расставаться. Это ценная вещь. Надеюсь, ты правильно ими распорядишься?

Александр заверил его, что знает, что делает. Уже через полтора часа он упаковал и погрузил книги на заднее сиденье машины и в багажник. Прижизненное издание Толстого. Пушкин. Брокгауз и Эфрон. Шекспир девятнадцатого века. Он укладывал их спокойно, прикасаясь к старинным изданиям аккуратно, но без трепета и замирания сердца, припомнив себе на всякий случай, как Николай когда-то просто вынес на помойку энное количество художественной литературы. Попрощавшись с дядей Володей, Александр отправился по антикварным и букинистическим магазинам.

Матвей, узнав, откуда у Александра появились деньги, удовлетворенно покачал головой: “Что ж, это правильный поступок, в конце концов ты строишь этот дом и для себя тоже”. Впрочем, никакого особого восторга по этому поводу он не выразил, — ведь это так естественно — внести лепту в общую жизнь, пожертвовав некими ценными вещами, которые тебе самом уже не нужны. В Евангелии написано про жизнь первых христианских общин: все у них было общее.

Иногда Александр с Аней ездили к Ксении Сергеевне, привозили ей продукты и лекарства, но эти визиты все чаще контролировали Матвей и Николай, объясняя, что здоровье ее слабеет и не нужно ее переутомлять. А про Александра Матвей однажды сказал: “Ты слишком интеллигентен, и это надо исправлять. Ведь мы здесь для того, чтобы заниматься духовным ростом под моим руководством. Надо расти, расти, а для этого надо слушать меня, потому что я вижу и знаю, что надо исправить в человеке. Я могу исправить ваши пороки. И если поступаю жестко, так это для вашего же блага”. Но это все будет, прибавил он, когда построим дом, начнем размеренную духовную жизнь, распределим обязанности, укрепим контроль, усилим внутреннюю работу…

И что же, это было тебе интересно? — спрашивает она. — Тебе это понравилось?.. — Интересно? — хмурится Александр. — К тому времени для меня уже не существовало слово “интересно”, был долг, была обязанность, было это послушание… Да и что значит “интересно”? Это было слово из другого мира, из мирской жизни, в которой ценятся все эти интересы и увлечения… У нас все было совсем другое.

Впрочем, может быть, и было интересно. Когда поднимались стены из бруса, который помощники Александра норовили уложить криво, Александр представлял, что сейчас здесь будет построен совсем другой дом, — с арочным входом, с выложенным мозаикой полом, атриумом, из которого можно пройти в вестибюль, а оттуда в перистиль — внутренний прямоугольный дворик, обрамленный колоннадой. Он еще не забыл, как это выглядело на иллюстрациях оставленных дома книг. И неожиданно его охватывала тоска, и ему начинало казаться, что тут что-то не так, вышла какая-то путаница, он попал не туда, он не мог так просто оставить свои занятия, ведь раньше ему бы в голову не пришло бросить все это. Он никогда не думал, что этот его внутренний мир, наполненный собственными открытиями, будет так легко отвергнут здесь как что-то совсем ненужное. “Ты что-то размечтался, — прерывал его в этот момент Матвей, — ты о чем думаешь?..”

Александр рассказывал ему, о чем думал в тот момент, и работа на какое-то время останавливалась.

— Я объясню тебе, — спокойно говорил Матвей, — что это такое. Это грех, который не дает тебе покоя и терзает тебя. Ну, ты посмотри, что из себя представляют люди искусства? Это ничтожества по большей части. Зачем тебе это нужно?..

Александр возвращался к работе, давал помощникам указания, а через некоторое время перед глазами снова выплывал образ уже другого римского дома. Потом неожиданно вспоминалась какая-либо страница незавершенной кандидатской, и он мысленно начинал дописывать, решительно продолжая прерванную когда-то мысль, следуя ее увлекательному скольжению в глубине сознания, прислушиваясь к нюансам ее поворотов и осторожно выбирая самый верный, замечая ее неожиданные ответвления, тотчас облекающиеся в словесную форму и вызывающие замирание сердца. Он гнал от себя ее, эту мысль, безжалостно захлопывая там же, в глубине, оставляя ее в унылой пустоте невостребованности и стараясь стереть из памяти последние ее начертания, чтобы вернуться к ожидавшей реальности на знакомой стройплощадке.