Елена Бажина - В часу одиннадцатом

Он даже вздрогнул от неожиданности. Ксения Сергеевна стояла в дверях, заспанная, в халате, глядя на Александра то ли с улыбкой, то ли со страхом. Теперь он заметил, как она изменилась: серый цвет похудевшего лица, острота сутулых плеч, безнадежность взгляда. Она, кажется, стала еще прозрачней, и Александр невольно опустил взгляд.

Стараясь сохранить уверенность в голосе, Александр объяснял, что пришел поговорить. А ключом открыл дверь по старой памяти: ведь раньше, когда привозил что-нибудь, всегда открывал своим ключом, да и не хотел лишний раз беспокоить ее. А вообще он должен кое-что рассказать…

Александр неуверенно заговорил о том, что Николай оказался совсем не тем человеком, за которого выдавал себя все это время, а мы, доверчивые люди, этого не замечали; он начал пересказывать просьбу Матвея — собраться и поехать с ними, Матвей ждет внизу в машине, как вдруг она его остановила.

— Понятно, — сказала она. — Почему же Матвей сам не пришел и не сказал об этом, почему он все переложил на тебя?..

Александр не знал, что ответить.

— Зачем ты это делаешь? — спросила она грустно и добавила, что ей уже все известно про ссору Матвея и Николая. — Они сами решат свои проблемы, а ты… Я ведь немного знаю тебя. Зачем тебе это нужно? Ведь ты не являешься их собственностью. Так ведь?..

— Так, — машинально повторил Александр, — так… Но я должен сказать… Я должен сказать, что…

— Посмотри на меня, — прервала она, и Александр неохотно поднял на нее глаза, — Мне уже в какой-то степени все равно. Я понимаю, что и Николай, и твой Матвей не оказывали мне помощь просто так. Не бескорыстно. А за определенную плату, которую они получат потом. Я в какой-то степени уже их собственность, потому что у меня нет сил… А ты? Скажи, зачем ты участвуешь в этом? Разве ты — их собственность?..

— Нет, — ответил Александр. — Я только должен сказать, что отныне…

— Нельзя доверять, — сказала она. — А я сегодня уже слышала эти слова… Вот только что, час назад, был помощник, — она споткнулась на этом слове, едва не сказав “послушник”, — вашего друга Николая, и представляешь, он говорил то же самое… Говорил про Матвея. Что он злодей. Они забрали все документы. И как я должна все это понимать?..

— Он присвоил себе чужое, — продолжил Александр. — Он присвоил собственность общины, и желает присвоить еще…

— Нет, нет, я слышала совсем другое, — перебила Ксения Сергеевна. — Именно Матвей присвоил себе деньги. Кому я должна верить?..

Александр пожал плечами.

— И я тоже не знаю, — сказала она.

Помолчав, потому что сказать ему было нечего, он взял сумку, прошел к двери и, не попрощавшись, вышел из квартиры.

С ощущением тотальной глупости и пустоты, накрывших его, он добрался до машины, сел за руль, раздраженно хлопнув дверью.

— Я больше никуда не поеду, — сказал Александр. — Никуда ни по каким поручениям.

Он не стал пересказывать Матвею подробности своего визита, сообщив только, что разговор с Ксенией Сергеевной не удался: она не захотела никуда ехать. Если Матвей желает, пусть сам поговорит с ней.

— Значит, ты не сумел с ней поговорить, — спокойно отметил Матвей. — Значит, надо будет продолжить с ней этот разговор в другой раз. Например, завтра. Главное — у нас документы.

Он спокойно развязывал туго затянутые шелковые тесемки папки, и вдруг затих.

— Они уже были здесь раньше нас, — пояснил Александр. — Они забрали все документы и поговорили с Ксенией Сергеевной.

Матвей нахмурился и проворчал:

— Не думай, что на этом все закончилось. Мы должны все исправить.

Он швырнул легкую, издевательски пустую раскрытую картонную папку на заднее сиденье.

— И это все, что ты вынес оттуда?..

Через полтора часа они подъехали к дому — его незавершенный темный силуэт издалека виднелся на фоне слабых фонарей. Последнее время Александр часто испытывал это чувство: приближение к дому, который он построил почти что собственными руками, вызывало тревогу и скрытую тоску. У него было смутное ощущение, что для него этот дом навсегда останется чужим, и все, что связано с ним, было построено на песке, как воображаемый замок в его архитектурных проектах.

— Ты должен все исправить, — повторил Матвей, когда Александр заглушил мотор. — Ты должен подумать, как это сделать.

Навстречу вышла Аня. По ее изумленному и перепуганному лицу было понятно, что здесь тоже что-то произошло.

Они приехали спустя пятнадцать минут после отъезда Матвея и Александра. Вышедшую к ним Аню они заперли в подсобке (потом, правда, выпустили), и вошли в дом. Они прошли в комнату, где совсем недавно были помещены архивы и бумаги, книги и еще какие-то предметы, которые Матвей и Николай добывали вместе. Забрав кое-что, они уехали.

Александр и Матвей смотрели на последствия небольшого погрома, произведенного в одной из комнат, которую в дальнейшем предполагалось сделать молитвенной комнатой — маленьким храмом. Распахнута дверца шкафа, на столе беспорядок, выдвинут ящик. Конечно, Николай в идеале имел доступ ко всему этому, но сейчас это выглядело как грубое вторжение на чужую территорию.

Матвей слушал, красный от гнева. Он еще раз осмотрел комнату, от угла до угла, и вышел на улицу.

— Ты их пустила, — сказал он через некоторое время Ане ледяным голосом. — Ты их пустила, ты виновата во всем. Ты будешь отвечать за все это.

Аня ушла наверх, на второй этаж, и там плакала. Александр хотел пойти и успокоить ее, но Матвей не разрешил: она провинилась, не надо с ней разговаривать, пусть она вкусит сполна плодов своих ошибок, сказал он. Слова о том, что она не виновата, на Матвея не произвели никакого действия: он ушел к себе, не пожелав никого слушать. Приехавшие после вечернего богослужения его жена и дочь так и не узнали ничего — только утром им рассказали о том, что натворила эта растяпа.

Как выяснил Матвей, ничего важного они не нашли. Денег он здесь уже не хранил. Документы на дом им тоже не достались — по какому-то наитию Матвей перепрятал их, и Николай не знал, где они находятся.

Тем не менее, Матвей решил: каждый должен подумать, как исправить эту ошибку.

Можно заставить человека что-то делать, решил Александр, но заставить думать о чем-либо — это уж слишком, и, чтобы скрыться от нависшего невыносимого психологического давления, беспощадного, как асфальтовый каток, поехал на следующий день в Москву развеяться, подумать о чем-то совсем другом, о своем, хотя что теперь осталось от своего?.. В тот день он впервые за долгие месяцы заехал к своему другу Косте, с которым еще сохранились отношения. Он завалился в его бедную, опустошенную перестроечной экономикой квартиру, и предложил выпить, и они пили водку, и Александр много говорил в тот вечер. А Костя рассказывал про путч, про события у Белого дома, где он простоял несколько часов, скандируя вместе со всеми “фашизм не пройдет!” и размахивая каким-то транспарантом. Он жалел, что Александр совсем отказался от научного будущего. Хотя, по большому счету, это уже неважно. Это не имеет никакого значения: время ушло, твое место заняли другие, ты потерял то, что было дано лишь на короткое время. Твой научный руководитель уехал в США; а тебя в этой среде никто больше не знает. Ты упустил свое время, Александр, ты потерял его, ты неправильно распорядился данными тебе талантами, ты их закопал, выполнив все по евангельской притче, с точностью до наоборот.