Andrew Лебедев - ТВари

Не профессиональное негодование, а обычная мужская ревность, что не с ним она ночку ту провела, не к нему прижималась, не его гладила по лицу.

Это что?

Валерий Дюрыгин вроде бы как влюбился в Агашу, что ли?

Это Людмила виновата, его бывшая спортсменка-пловчиха. Это она ему наколдовала.

Так бывает: кто-то скажет, мол, чего не обращаешь внимания, рядом с тобой такая красота обитает? Вот она тогда в баре и спросила его: спит ли он со своей протежейкой?

А он до этого ее вопроса и в мыслях такого не имел. А спросила — он и приглядываться к Агаше по-новому стал.

А что?

Может, и права Людмила?

Может, оно к тому и идет?

Агаша была готова броситься с останкинской башни вниз головой. Разговор у них с Дюрыгиным крепко-серьезный получился, душедробительный. Разрыв-душа разговор вышел. Такой, что слезы ручьем, как у клоунов на арене, когда у них слезы двумя струйками брызгают из трубочек, подведенных за ушами к глазам. Клоун жмет клизмочку в кармане, и две струи вырываются из трубок. А у Агаши слезы без трубочек и без клизмы естественным образом брызгали из глаз.

Слезы от страха. Слезы от стыда. Слезы от жалости. Страху дяденька Дюрыгин на нее нагнал самого-самого!

– Ты что о себе возомнила? — орал он. — Ты подумала, что ты уже совершенно самостоятельная, что ты, едва родившись, уже можешь сама в этом мире решать, что можно и чего нельзя?

Для разноса, для выяснения отношений, для того, чтобы сильнее запугать и придать этому трудному разговору максимум официальной строгости и значимости, он специально вызвал ее в Останкино и специально попросил Олечку, чтобы предоставила для разговора кабинет шефа, покуда Миша был в Италии на биеналле.

Дюрыгин сидел в качающемся кресле шефа, а она стояла посреди кабинета.

Пусть почувствует всю свою ничтожность и малость.

– Ты понимаешь, что ты своим глупым и несогласованным со мной поведением можешь порушить планы и перспективы нашего шоубизнеса?

Агашины высокие шпильки-каблучки неустойчиво утопали в дорогом мягком персидском ковре. Она то и дело теряла равновесие и вздрагивала, качаясь.

А он орал и шипел на нее:

– Что ты о себе такого надумала?! Ты уже себя великой актрисой возомнила, вроде Ирмы Вальберс или Анны Лиске? Почему ты себе позволяешь откровенный «чес» в виде этих халтур на свадьбах? Кто тебе это разрешил? Ты думаешь, эти свадьбы тебе за твой талант обламываются? Неужели ты не понимаешь, что это я! Я тебя раскрутил, и это мне, а не тебе решать, работать тебе на этих свадьбах или нет! Ты моя вещь, ты понимаешь это, дурья твоя башка? Я тебя создал, и это значит — ты мой инструмент, потому что это я в тебя вложился, это я тебя научил, это я тебя раскрутил. И это значит, что мне решать, а не какому-то там Мирскому — работать тебе на свадьбах или нет, «чесать» или нет…

А она не очень-то понимала. Потому что боялась. И его — дяденьку Дюрыгина — боялась и просто боялась упасть здесь на ковре. А он все орал.

– Ты своими идиотскими свадьбами ставишь под удар наше… Нет, не наше, а мое шоу. Ты размениваешься на дешевку. Я создаю великое предприятие, а ты размениваешься на дешевую халтуру! Что скажет Миша? Что скажут акционеры телеканала? Что скажут рекламные спонсоры, когда узнают, что ведущая нового шоу так себя задешево разменивает, за пятерку баксов на свадьбе?

И Агашу вдруг проняло. Ей вдруг стало ужасно стыдно. Ведь он правду говорит. Почему она не спросила его, можно ли ей брать заказы? Ведь когда с Абрамом Моисеевичем они работали, Дюрыгин предупреждал, что это только до определенной поры… Ах, она по недоумию подвела его! Подвела своего дорогого шефа…

– Простите, — лепетала Агаша сквозь слезы, — простите, я больше не буду… этих свадеб… не… будет…

– Но это еще не все, — грозно и с тяжелым металлом в голосе сказал Дюрыгин.

Он теперь не раскачивался, а покручивался в кресле слева направо, справа налево, при этом не отрывая немигающего взгляда от зареванного личика Агаши.

– Это не все… Мирский… Почему ты проводишь время с Мирским? Я когда тебя отдавал Ксютову на радио, я тебе что? Я тебе разрешал проводить время с Мирским? Неужели ты не понимаешь, дрянная ты девчонка, что личная жизнь артистки в период раскрутки ей самой не принадлежит? И что личная жизнь тоже является частью контракта? Ты что? Аура?

– Нет, нет, я не дура…

– Так что тогда? У тебя с ним что? Любовь?

Агаша сама не поняла, как у нее выскочило.

– Нет… Нет, не любовь…

И когда она произнесла эти слова про «не любовь», у нее вдруг будто что-то оборвалось внутри.

– Ну, так если не любовь, тогда я тебе запрещаю с сегодняшнего дня видеться с Мирским, и не только с Мирским, но и с другими мужчинами, поняла?

– По… по…поняла…

Не отводя от Агаши своего тяжелого взгляда, Мирский на ощупь вытащил из модного брезентового портфеля прозрачную папку с отпечатанным на нескольких листках текстом.

– Вот, читай и подписывай, — велел он. Агаша медленно приблизилась к столу.

– Что это? — тихо спросила она.

– Это наш новый контракт со специально оговоренными условиями, по которым тебе отныне запрещается заниматься любой не согласованной со мной, как с руководителем проекта, деятельностью, — ответил Дюрыгин, пододвигая Агаше папку с листками.

– Хорошо, — с трудом сглотнув застрявший в горле комок, кивнула Агаша.

– И еще, там есть параграф насчет личной жизни на период раскрутки нашего шоу, внимательно прочти его.

– Хорошо, я прочту.

– Сейчас прочти.

– Хорошо, я сейчас прочту.

– Ну и читай.

Агаша глядела в бумажку и ничего не видела, буквы от нервов скакали перед глазами, и она ничегошеньки не могла разобрать.

– Там, говоря по-русски, — пришел на помощь Дюрыгин, — ты обязуешься ни с кем не встречаться и не миловаться, если я как твой руководитель тебе не разрешу, поняла?

Агаша кивнула.

– Ну, тогда подписывай.

И дюрыгинская паркеровская ручка покатилась по гладкой поверхности стола.

– Вот здесь, и второй экземпляр вот здесь…

Дрожащей рукой, так и не прочитав текста, Агаша поставила свою подпись в тех местах, куда ей пальцем указывал Дюрыгин.

– Если Мирский будет звонить, знаешь как ему отказать? — спросил Дюрыгин, убирая бумажки в брезентовый портфель.

– Угу, — хлюпая носом, ответила Агаша.

– Ну, тогда будем считать инцидент временно исчерпанным, — сказал Дюрыгин.

И оба синхронно подумали, что теперь они будут вместе. И Агаше не было неприятно или противно от этой мысли. Она представила себе, что будет любить его просто из благодарности. С Сережей Мирским покончено, и это к лучшему. А Дюрыгин подумал, что будет любить ее как свою любимую вещь, которая ему очень задорого досталась.