Andrew Лебедев - ТВари

Агаша уже собралась дать отбой, как Сережа Мирский вдруг прокричал:

– Дорогие радиослушатели, Агата выиграла две кружки с задницами — с моей и с попкой Ирмы Вальберс, выиграла, потому что у нее глухонемой любовник, одна кружка ему, другая Агате, Агата, вы не отсоединяйтесь, наш администратор вам сейчас скажет, куда и как подъехать за выигранными вами призами…

Дюрыгин поморщился.

– Какая пошлость, е-мое!

Но сделал радио погромче.

Этот Мирский — воплощенная распущенность, а было бы здорово в контрасте с миленькой Ирмой попробовать его в телеэфире. А что? Разве плохая идея? И зачем только поехал по Садовому?

От Склифасовского до Сухаревской пробка растянулась.

Полчаса простоял, покуда на проспект Мира вырулил. Здесь вроде полегче, а отсюда уже и до Королева недалеко.

Главный дал шесть недель для того, чтобы найти ведущую. Шесть недель — это немало. Но это не значит, что можно теперь сидеть и ничего не делать. Не такой Дюрыгин человек, чтобы сидеть и ждать у моря погоды.

Может, прямо сейчас заскочить за Ирмой да попробовать сманить ее к себе на свой проект?

Нет таких женщин, которых нельзя склонить к измене.

Это еще Дон Жуан у Пушкина говорил.

А Пушкин его списал у Байрона.

Только у Байрона Дон Жуан был менее сексуален. Или сексуализирован.

Нет, стилистически правильнее сказать — сексуален. Это как раз Пушкин с его природной завышенной чувственностью именно и сексуализировал по-английски холодноватого испанца Дон-Жуана. Того, что из-под британского байроновского пера вышел скорее философом, нежели любовником.

Музыка в приемнике снова сменилась трепом Мирского.

Дюрыгин переключил волну на «Эхо Москвы» и принялся перестраиваться в правый ряд, чтобы, заехав под эстакаду, развернуться потом к телецентру.

– Итак, позвоню-ка я сейчас Ирме да воспользуюсь тем, что она в Останкино, поймаю ее и затащу… — вслух размышлял Дюрыгин. — А хоть бы и в «Твин Пиггс», на второй завтрак, а там и спрошу, сколько ей Зарайский платит?

Сегодня у Агаши был выходной. Обычно в такой день наступала ее очередь стирать и убирать квартиру, но она так зла на предательницу подругу, что об уборке не хотелось даже и думать. Хотелось собрать вещички да и переехать куда подальше.

Попила кофе. Подумала. Надела льняной сарафан, в котором хорошо смотрелись ножки и спина, зеленую прикольную шляпку, она в ней похожа на прибалтку с рекламы эстонского сыра, и поехала на радио.

Хоть призы задаром получить и на это самое радио поглядеть. А если повезет, то и на знаменитого диджея Мирского. И даже познакомиться.

И даже получить от него приглашение поужинать. Как он сказал? Когда я беру девушку за грудь, я нежно шепчу ей: Агашша! Агашшенька!!

На «Проспекте мира» сделала пересадку.

Поезд между «Алексеевской» и «ВДНХ» надолго встал в тоннеле. И стоял, и стоял, и стоял. Публика в вагоне даже нервничать начала. Вдруг сейчас двери откроют и скажут: идите дальше по рельсам. Но нет, поехали.

На этот раз поехала не на частнике, а на троллейбусе.

Зачем лишние деньги тратить? Да и торопиться было некуда.

Радийный АСБ2 стоит через дорогу от телевизионного. Туда можно пройти по тоннелю. И тоже, как и в телевизионном, здесь бюро пропусков. И без паспорта и без московской регистрации — не пустят. Позвонила снизу по пятизначному служебному номеру.

Девушка-секретарь попросила Агашу немного подождать и пообещала спуститься к ней минут через десять. Десять минут обернулись двадцатью пятью. Подошла, но даже и не извинилась.

Они тут на этом радио и телевидении — эти небожительницы, на простых девушек, вроде Агаши, смотрят как на навоз возле дороги.

– Агата Фролова? — спросила небожительница. — Идемте, вам студию покажут и призы выдадут.

В скоростном лифте поднялись на пятый этаж.

Потом долго-долго шли по коридору. Повернули налево, потом еще раз налево. Покуда шли, на стенах пустынного коридора возле бесконечной вереницы дверей, любопытный взор Агаши отмечал звучные, сами за себя говорящие бренды: «Радио Маяк», «Радио ХитFM», «Радио Россия»…

– Это все студии? — спросила Агаша небожительницу.

– Нет, здесь офисы и редакции, а студии там, в том крыле, — махнула рукой небожительница.

Наконец добрались до конца коридора, где возле лестницы Агаша приметила светящуюся неоновую табличку «Москва-сити FM». Пришли. И здесь обычная бюрократия.

– Здесь распишитесь, вот здесь и здесь распишитесь…

За две фаянсовые кружки в виде человечьих спин и нижеспинного пространства нужно было расписаться в четырех журналах.

У них в кафе, когда выручку сдавать, и то меньше бюрократии.

– А студию посмотреть можно?

– Из кабинета программного директора через стекло, — ответила небожительница, — а в саму студию нельзя.

– А кто сейчас эфир ведет? — спросила Агаша.

– До двенадцати Мирский, а потом до шестнадцати Ксения Птитц.

– А можно у них автограф?..

– Нет, автограф — это ваше личное дело, хотите, ловите их на улице, хотите, ловите в кафе.

– А где у вас кафе?

– На втором и на четвертом этажах.

– Спасибо.

– Не за что, заходите.

С двумя кружками в фирменном полиэтиленовом пакете, как дура-мешочница, потащилась по коридору назад.

Уже одна и уже без сопровождавшей ее сюда небожительницы. К двум фаянсовым попам в придачу ей в пакет еще и футболку сунули с логотипом «Москва-сити FM». Будет она теперь в этой футболке по квартире щеголять. Ну, не на Тверскую же в ней идти! Что она — провинциальная дура, что ли? А кто она? Разве не провинциальная дура?

На втором этаже разыскала кафетерий. Вот это да! Да это же там за тем столиком сама Ирма Бальберс сидит! С мужчиной. На Сергея Мирского он не похож.

Набралась наглости, спросила барменшу шепотом:

– А кто это там, с Ирмой Бальберс?

– Это Валерий Дюрыгин, продюсер, — равнодушно ответила ко всему привыкшая барменша.

И точно, как же она могла забыть! Агаша его сто раз видела на экране, просто забыла. Взяла свой кофе, села за свободный столик. И принялась мечтать.

Вот поступит она в Ипполитовича по классу фортепиано. Станет известной пианисткой. Будет приезжать на радио давать интервью. «В эфире Агаша Фролова, здравствуйте!»

Джон Петров немного расстроился.

Мирский, сволочь, обманул, дал только шестьсот, а четыреста — вспомнил, гадина — вычел с Джона как штрафные за полугодичной давности прокол с певицей Калерией, которую обещал привезти и не привез.

Ну, было дело, облажался, с кем не бывает!

Джон вышел из АСБ2, по тоннелю прошагал на противоположную сторону улицы Королева, нашел на стоянке свою «бэшку» четырехлетку. Пора бы уже машину менять, старичок… Но денег пока нема. Вот заработаем на афере века, тогда все купим. И машину не слабее, чем «Дьюзенберг» ручной кастинговой сборки, и четырехкомнатную хатку на Чистых Прудах… Джону не хотелось особняка по Рублево-Успенскому. Жить надо в центре Москвы. Это ожиревшие буржуи могут там замыкаться на своих огороженных шестиметровыми кирпичными стенами сорока сотках. А человеку вроде Джона, который привык жаркими бессонными ночами тусоваться в пекле ночной столицы, перетекая из «Метелицы» в «Меркюрий центр», а оттуда к рассвету в «Эль Гаучо», ему не подходит житье в часе езды от Москвы. Ему подавай самый центр.