Тюрэ Эрикссон - Белый мыс

Узкая тропа вывела их на край каменоломни. Ни кустов, ни деревьев, даже земли не осталось здесь на каменных откосах. Поодаль, куда не долетали разбрасываемые взрывами обломки, вытянулось унылое длинное строение.

– Где тут главный барак? – спросила бабушка пожилого полуголого мужчину, вышедшего из дома по своим утренним делам.

– Вон там, подальше в лесу, если только клопы не унесли его за ночь, – ответил он.

…Дядя Стен только что встал с койки и протирал заспанные глаза, когда они вошли в комнату, которую он делил с тремя товарищами.

– Как, мама, вы в Бредвика, и так рано? – воскликнул он удивленно.

В комнате было душно от табачного дыма и запаха пропотевшей одежды. Дядя Стен распахнул окно и повернулся к молодому рабочему, возившемуся у чугунной плиты:

– Ополосни-ка пару кружек, угостим маму и парнишку кофе.

Рабочий широко улыбнулся, сверкая белыми зубами; на бронзово-коричневом лице искрились веселые карие глаза.

– Это Еста, мы с ним в одной бригаде, – представил его дядя Стен. – Чистокровный швед, хотя и кажется цыганом, когда загорит на солнце.

Оке не сводил глаз с дяди Стена, тщетно пытаясь узнать его. Дядя напоминал лицом бабушку, и у него были такие же светлые волосы, с той разницей, что у бабушки они поредели и стали седыми. Сколько он ни приглаживал свою шевелюру, упрямый чуб все равно падал на лоб.

Кожа на его руках была жесткая и обветренная. Между большими и указательными пальцами она потрескалась и кровоточила.

– Когда кожа трескается вот так весной, надо смазать ее воском и дегтем, а сверху обмотать шерстяной ниткой, – посоветовала бабушка.

Оке перевел взгляд на стену – там висели несколько снимков, в том числе портрет бородатого старика. В отличие от других фотографий изображение старика было украшено искусственными красными розами.

– Это дедушка? – спросил он.

Дядя Стен заулыбался, но ответил что-то совершенно непонятное:

– А что, пожалуй, Кропоткина [7]и впрямь можно назвать дедушкой радикального рабочего движения?

– Не успел глаза продрать, как уж болтаешь про свою политику! – пробурчал один из соседей дяди Стена по комнате и вышел на улицу вместе с напарником, сильно хлопнув дверью.

Ёста поглядел им вслед и состроил такую рожу, будто проглотил что-то горькое.

– Им всегда невтерпеж! Скоро станут долбить камень задолго до гудка.

– Сколько же они наломали вчера? – спросил дядя Стен.

– На одну вагонетку больше нас, а ведь и мы сил не жалели. Кончится тем, что нам опять снизят ставки!

Дядя Стен переговорил с бабушкой о делах, затем влился в поток рабочих, покидавших бараки. Многие из них были в характерных остроконечных широкополых шляпах. Спецовки до того пропитались пылью, что казались скорее белыми, чем синими.

Попрощавшись с дядей Стеном и Ёстой, бабушка и Оке направились обратно в поселок, но теперь уже по другой дороге. Не успели они отойти немного, как со стороны каменоломни послышался назойливый треск, а затем грохот рвущихся динамитных патронов.

– Теперь все дело в том, подвезет ли нас кто-нибудь до Мурет, – сказала бабушка озабоченно.

Лишь около полудня им попался крестьянин, который приехал в Бредвика купить себе плуг и направлялся теперь на Нурингский мыс. Его малорослые лошадки с сивыми лохматыми гривами трусили довольно весело, и скоро путники оказались в глубине леса, разделявшего Бредвикский и Нурингский уезды.

Изогнутые штормами сосны упрямо цеплялись за каменистую почву, ощетинившись пышными серо-голубыми кронами. Можжевельник стелился по скудной земле совсем низко, напоминая косматого зверя. Скромные лесные цветочки, казалось, сторонились неласкового уголка. На прогалинах росли лишь плотные кожистые листья ластовня.

Глубокая колея пересекала поросшую травой вырубку, где слой земли был несколько толще. Бабушка показала на покосившийся сарайчик и серый дом с забитыми окнами:

– Здесь жил твой отец, пока не распрощался с родным гнездом.

Насколько Оке помнил, он видел отца только один раз… Отец поговорил с ним тогда, угостил леденцами из кулька и неуклюже потрепал по щеке. У него было обветренное и чужое лицо. Уходя, он пригнулся, чтобы не стукнуться головой о притолоку низкой двери бабушкиного домика…

– Что-нибудь слышно от него – от Лассе? – спросил возница с плохо скрываемым любопытством.

– Нет. Ему, видно, и без нас дел хватает, – ответила бабушка сухо. Она помолчала, погрузившись в свои мысли. – Неудивительно, что дело так кончилось – разве прокормишь семерых детей на этом камне! Тут не то что хлеб – бурьян не станет расти.

Оке перебил ее нетерпеливыми вопросами. Неожиданно они выехали из леса. Изумрудно-зеленые всходы ржи на широких полях поднялись, казалось, прямо из известкового щебня и серого булыжника. Под темными камышовыми крышами стояли в ряд коровники, углом к направлению господствующего ветра. Плотной каменной стеной тянулись ограды, сложенные из тщательно подогнанных плоских плит.

Дорога сделала большую, непонятную на первый взгляд петлю в сторону голого мыса, потом спустилась к берегу залива. Теперь они ехали по плодородному краю, который был когда-то морским дном, и вдыхали острый запах гниющих водорослей. Высокие деревья с пышной листвой, отбрасывавшей густую тень на дворики, окаймляли покрытую бурой пылью, всю в выбоинах деревенскую улицу. Телефонные провода сгущались у дома с голубой вывеской на стене. Напротив стоял новый магазин с большими витринами. Не нужно было даже заходить внутрь, чтобы посмотреть на товары.

– Поднажился на войне этот новый торговец… – протянул крестьянин с завистливым восхищением в голосе.

– Похоже, старому лавочнику скоро придется сдаваться. Вот тогда мы увидим, чего стоит этот благотворитель Бугрен, – ответила бабушка.

Дорога снова пошла вверх, в сторону лежавших высоко над морем тощих известковых песков. По краю обрыва выстроились цепочкой серые пузатые башни. Та, что поближе, стояла наполовину разрушенная, но остальные сохранили вращающиеся деревянные макушки, на которых были закреплены широкие, теперь уже дырявые крылья. Маленькие темные оконца угрюмо смотрели на новое, свежепросмоленное строение с высоким куполом.

Оке решил, что это церковь.

– Нет, это паровая мельница, – поправил его возница. – Теперь не приходится больше ждать ветра, чтобы намолоть муки.

– Да-а, новые времена приходят на наш остров, – произнесла бабушка задумчиво.

Вдоль обочины дороги паслись серые овечки. Одна из них испуганно заблеяла, когда телега подъехала совсем близко, и все стадо бросилось наутек. Маленькие копытца звонко стучали о проглядывавший тут и там камень.

Потом показалась наполовину скрытая в высокой траве дощечка с какими-то цветными знаками и стрелой. Оке попытался мысленно сделать из кнута возницы лук, положить на него эту голубую стрелу и послать ее далеко вперед над ослепительно белым полотном дороги. Ехать навстречу новой жизни, пусть даже на скрипучей, пахнущей навозом телеге – это было для него целым событием.