Сью Таунсенд - Ковентри возрождается

Я стала вспоминать виденные мною фильмы о всяческих невзгодах - о людях, неделями продержавшихся в море на плаву, или о тех, кто попал в лагеря военнопленных. Кажется, эти люди без конца пели, пока язык не распухал. Я решила испробовать и это; вполголоса я запела:

Я замолчала, когда подошла молодая пара и встала около меня. На ней была синяя шляпка с вуалью; ее синий костюм был измят и слишком тонок для октября. Она дрожала. Ветер сдувал с ее волос кружочки конфетти. Молодой человек еле держался от усталости на ногах; он то и дело оттягивал чересчур тугой ворот белой сорочки. Лицо у него было красное и сердитое. Кто-то его недавно отвратительно постриг. Из петлицы его серого костюма свисала привядшая розовая гвоздика.

— Ну, посмотрела фонтаны? — сказал он. — Теперь можем мы вернуться в гостиницу?

— Ах, Майки, — сказала она, — мы ведь только-только пришли. Давай немножко пройдемся.

— Иди. А мне это до фени, я здесь посижу.

Майки зажег сигарету и стал смотреть, как она, чувствуя его взгляд, смущенно зашагала по площади, покачиваясь на высоких каблуках. Ему на голову сел голубь. Он пронзительно взвизгнул, потом поглядел на меня, стыдясь такого недостойного звука.

— Ну, теперь ты счастлива? — грубо спросил он молодую жену, когда та вновь подошла к нему.

— За что ты сердишься на меня, Майки? — спросила она. — У нас же медовый месяц, ты должен быть счастлив. Вот я счастлива, — добавила она без всякого убеждения.

— Я тебе говорил, что ненавижу Лондон, говорил ведь? — захныкал он.

— Но не ты же за это платишь, правда? — сказала она. — А мои мама с папой.

— Ну, знаешь что, Эмма, — начал он, и лицо у него покраснело. — Я бы предпочел получить деньги, а не Лондон. Чем мы сможем похвалиться, когда вернемся в Лидс? А?

— Счастливыми воспоминаниями, — ответила она.

— Мне холодно, — заныл он. — Ключ от номера у тебя?

Она открыла синюю пластиковую сумочку без ремешка и вынула большой треугольник оргстекла. С уголка свисал маленький ключик.

— Один брелок, ключа-то, можно сказать, и нет, — проворчал Майки. — Я ухожу, делай что хочешь.

— Я пойду с тобой, — сказала она и тихонько взяла его под руку. По дороге она все время заглядывала ему снизу в лицо. Но тиран так и не удостоил улыбкой смиренную подданную. Он начал гнуть свою линию и сворачивать с избранного пути не собирался.

Мне хотелось догнать его и вдарить как следует этому страдальцу меж лопаток. Вообще-то я женщина не агрессивная. Если не считать единственного убийства, я в жизни не тронула ни одного человека. Поэтому необычную для меня воинственность я отнесла за счет голода и тоски по сигаретам.

С площади мне пришлось уйти, так как там появилась группа юных американок в мокрых костюмах, они стали подначивать друг друга и прыгать на спор в фонтан, обрызгивая прохожих. Кто-то из пострадавших вызвал полицию, но я скрылась прежде, чем она успела высунуть сапожищи из фургона. Я снова направилась по Чаринг-кроссроуд на свою территорию. Лондон целиком состоял из еды: дома, похожие на бутерброды «Большой Мак», не тротуары, а пиццы, не автобусы, а большие жареные куры, и даже машины напоминали щедрые порции китайского блюда чау-мейн. Если люди не ели, то они или курили, или пили, или просто наслаждались теплом. Мне захотелось плакать, однако я не смогла выжать из себя ни слезинки. Я пустилась бежать, но у моего тяжело нагруженного лифчика лопнула застежка, и груди выскользнули на свободу; замерзшие соски торчали наподобие леденцов на палочке. Так что мне пришлось скрестить руки и перейти на шаг. Я внимательно смотрела себе под ноги, надеясь найти большую булавку, но попался лишь сломанный значок со словами: «Я люблю Лондон».

Шагая по улице, я вдруг услыхала странный звук, будто захныкал маленький ребенок. Я глянула направо и налево, пытаясь определить, откуда доносится плач; я посмотрела вперед, обернулась назад, но нигде никого не было видно.

Когда инспектор Слай ушел, Джон Дейкин закрылся в своей крохотной спальне и задвинул на двери шпингалет. Ему было слышно, как напротив, через площадку, плачет в своей куда более просторной спальне его сестра Мэри. Внизу остался рыдать в синтетические диванные подушки отец. Он пытался было успокоить отца, похлопав его основательно по спине, но тот никак не отреагировал, и Джон оставил его в покое.

Запертый на замочек дневник матери открыть оказалось проще простого, даже жаль ее стало. Хватило одного поворота отвертки.

СРЕДА 30-е ДЕКАБРЯ

Если кто-то нашел этот дневник и сейчас читает его, я умоляю не читать дальше. Пожалуйста, положите его туда, где нашли. Продолжаете читать? Это ты, Дерек, или Мэри, или Джон? Кто бы это ни был, пожалуйста, остановитесь.

Джон продолжал читать, ничто не могло его остановить.

Я решила начать новую жизнь. Я сменю себе имя, и в будни, с 9 утра до 4 дня, я буду совсем другим человеком. Вечером и по воскресным дням я буду женой Дерека и матерью своих детей. Новая жизнь не потребует затрат. Мне понадобится лишь изменить внешность. Я всю жизнь живу в этом городе, и меня слишком многие знают.

Возможно, я назову себя Лорен Макскай.

ЧЕТВЕРГ 31-е ДЕКАБРЯ

Привет, это Лорен Макскай. Я художница. Правда, я не нарисовала ни одной картины с тех пор, как окончила школу, но все равно я художница.

ПЯТНИЦА 1-е ЯНВАРЯ

Люди, среди которых я живу, так невыносимо скучны. Нам совершенно нет нужды разговаривать; мы все заранее знаем, что каждый скажет.

СУББОТА 2-е ЯНВАРЯ

Моя маска, купленная в благотворительном магазине «Поможем пожилым».

Общая стоимость: 3 ф. 17 п.

Парик «Клеопатра» (черный)

Блестящий хлорвиниловый плащ (черный)

Мягкая мужская шляпа (черная)

Темные очки

Косметический набор «Мэри Квонт» (ранее использовались только голубые тени для век)

Лорен Макскай на выходные уехала. Надо полагать, пишет этюды где-нибудь в Камберленде.

ВОСКРЕСЕНЬЕ 3-е ЯНВАРЯ

Лорен должна вернуться завтра утром, когда все зануды уйдут из дома.

ПОНЕДЕЛЬНИК 4-е ЯНВАРЯ

Привет, я вернулась. Зануды ушли на работу, в школу и в колледж. Я помогла Ковентри по дому, потом сложила свою одежду в хозяйственную сумку и поехала на автобусе в город. Ковентри зашла в дамскую уборную, а вышла оттуда Лорен и у зеркала над раковиной сделала макияж. Одна знакомая Ковентри особа проходила мимо Лорен к выходу. Чтобы проверить маску, Лорен эту особу толкнула. Та возмутилась и закричала: «Куда вы несетесь?» Лорен извинилась. Голос у нее ниже, чем у Ковентри, с небольшим акцентом — и не английским, и не американским. «Простите, пожалуйста, — сказала Лорен, — я мысленно была далеко. Я сейчас работаю над картиной. Я художница, нам свойственна рассеянность».