Алексей Швецов - Как я съел асфальт

А потом Саша поехал. Поехал в офис «Эмжэ». Поехал на работу. На свою работу поехал. Он ехал и думал, думал, пока не доехал.

А потом прошел пустым коридором. Удивился, что снова никого не встретил, а потом подумал, что перерыв и ничего удивительного в том, что все ушли на перерыв. Саша ощутил, что тоже готов взять перерыв, тайм-аут, но не для того, чтобы перекусить, а для того, чтобы отдохнуть. Отдохнуть от всего, и прежде всего от себя и своих сложных и странных мыслей. Сейчас Саша особенно остро не любил свои мысли, он не любил даже то, как он думает эти мысли. А еще больше он не любил то, чем он думал мысли.

Саша как-то уж совсем отрешенно прошел в туалет. С самыми отрешенными намерениями он расположился у писсуара. Чувствовал, что обязательно должен был освободиться от этого груза, освободиться от ненужного и даже лишнего. Освободиться, от того, что давило на него и нависало над ним темным пятном.

И Саша сделал это. Точнее, он почувствовал, что делает это. Он долго не мог попасть в заранее намеченное место, но его это не волновало. Он удивился, что его это не волнует, а потом подумал как-то особенно отрешенно: «Да и хрен с ним!» Саша отчетливо понял, что теперь это не главное. Попасть в цель – это не главное. Главное – это освобождение. Освобождение от накопленного негатива. И Саша чувствовал в себе это горячее желание отрешиться от лишнего. И лишнее исходило из него. А Саша знал это и понял, что это правильно.

Потом Саша просто стоял. Он ничего не делал, просто стоял. Стоял и смотрел на негатив, покинувший его. Стоял и думал, думал, что он держал в руках удачу. Он хотел ухватиться за кончик удачи, потрогать ее на ощупь, но не мог. Не до того ему было сейчас. Мысли снова взяли власть над его уставшим и даже утомленным мыслями мозгом.

Саша умыл руки, точнее, лицо, а потом и руки. Он посмотрел на себя невидящим взглядом. Посмотрел в зеркало, висевшее перед ним. Посмотрел и не увидел себя. Точнее, увидел некий призрачный образ старого, излишне серьезного, но совершенно незнакомого молодого человека. «Что это? – роились мысли. – Шизофрения?» С горькой усмешкой Саша произнес это слово вслух: «Шизофрения!» Произнес и замолчал.

А потом посмотрел в зеркало и вспомнил. Саша вспомнил, что в его детстве в родительской квартире было трюмо. Две половинки этого зеркала поворачивались, и, когда они находились одна напротив другой, можно было заглянуть в бесконечность. А это была именно бесконечность. Насколько хватало взгляда, перед Сашей разворачивалось бесчисленное количество копий отражений этих зеркал. И себя он видел бесчисленное множество. Только там, как с одной стороны, так и с другой, было темно. В самом конце там было темно. Саша боялся, но тщетно пытался разглядеть, что там в конце. Он светил фонариком, но свет, отраженный от тысяч зеркал, слепил глаза. И Саше не было видно чего-то важного.

Сейчас, вспоминая свои детские страхи и неуемное любопытство, он также стал между двух зеркал, расположенных напротив друг друга. Он посмотрел, заглянул в бесконечность, он вглядывался туда, как в детстве, но не находил чего-то очень важного. Саша не видел себя…

Когда-то очень давно… Это теперь кажется, что давно, а на самом деле это было всего два года назад. Так вот два года назад Саша влюбился. Влюбился сильно. Безумно и безрассудно влюбился. А может, даже и бездумно. Он тогда только вписался в этот туалетный бизнес, только все у него стало идти в гору. И тут случилось…

Сашу пригласили на торжественный прием в мэрию. Он тогда оделся, хорошо оделся, правильно. Саша тщательно подобрал пиджак к цвету носков, а шнурки на туфлях замечательно гармонировали с носовым платком. И отправился на прием.

Прием оказался достаточно скучным мероприятием. Саша вспомнил свою первую лекцию в институте, лишенную элементарных красок. Красок живого юмора и доверительных бесед, которые ведутся после третьего тоста. Ничего этого не было, а было скучно, точнее, уныло, даже как-то по-особому невесело. А еще Саше сделалось грустно. Он не знал, куда себя деть, и просто смотрел на множество правильно одетых людей. Смотрел на приглашенных и развлекал себя тем, что наблюдал за их походками.

Вот мимо него важно прошествовал пузан в дорогом, и даже очень, костюме. Пиджак распахнут, а брюхо затянуто тесным жилетом. Походка важная и неторопливая. Ступни ног он ставил тяжело, словно подписи на важный документ. Носки туфель из крокодиловой кожи вылетали далеко за пределы его самодовольной походки. Посадка головы говорила о том, что он многого достиг в этой жизни, но не успокоился на этом и продолжает барахтаться, с презрением относясь к молодым «выскочкам». Исключение составляли молодые девушки. К ним он относился с интересом, точнее, с мужским любопытством. Во взгляде, которым он проводил очередную продефилировавшую мимо модель, отчетливо читались простатит и аденома, с которыми толстяк не хотел считаться. Мужчины, именно так ставившие ноги, отклячивая зад, были эгоистами, институт семьи был для них не свят. У таких толстячков, как только они добивались финансового благополучия, жен не бывало. Бывали лишь длинноногие секретарши, глядевшие на них маслеными глазками и с трудом скрывающие отвращение к своим вынужденным спутникам.

Саша удивился. Неужели он ошибся? Рядом с крокодиловыми туфлями не было рядом красавицы спутницы. Но вот из толпы выплыла высокая блондинка, выставившая напоказ ноги и стесненную узким платьем грудь, и устремилась к брюшку в жилете. Она подошла к толстячку и ласково прижалась щекой к его лысеющей голове. «Умные» складки на лбу «тугого кошелька» на время разгладились, но он тут же милостиво отослал ее погулять и не мешать. Девушка не обиделась. Только в глазах мелькнула тень отвращения, но улыбка скрыла все ее чувства, и она послушно отошла на несколько метров от своего спутника.

Вот важно прошествовал другой господин, элегантный, как Сашин плащ. Дядька был сухой и прямой как палка. Дорогие одежды висели на нем как на вешалке. Походка вялая, уставшего от жизни человека. Зад господина был поджат так сильно, что казалось, тело его отклонялось назад. Такую особенность походке придавала боязнь обделаться в любой момент. «Язвенник-поносник», – окрестил его для себя Саша. Старые жены таких «сухоходячих палок», толстые тетки с усами, сидят дома и смотрят мелодрамы. На то, чтобы завести молодую любовницу, у таких типов не хватает пороху. Они скупы и скучны. И если толстячкам не было чуждо природное добродушие, то худые язвенники всегда были занудами и ворчунами.

Изучение худого язвенника было прервано, и взгляд Саши остановился на женщине. Она не была секретаршей. Походка деловой женщины начисто отметала предположение о том, что эта женщина вообще могла кому-то подчиняться. У нее была походка независимой женщины, женщины-охотницы. И Саша попал. Попал в эти сети, умело сплетенные макияжем, тщательно продуманной одеждой и умным взглядом зеленых глаз. А еще она ставила ноги так, как ставят их женщины, знающие себе цену. И об этом знании говорил каждый выступ и изгиб ее стройного тела.