Игорь Дуэль - Тельняшка математика

– Держи здесь! – Я оттянул на спине широкий ремень джинсов.

Герка просунул под него ладонь и двинулся за мной к срезу кормы. Я наклонился над водой. Место, где бревно сидело крепче всего, я определил точно. Туда я и саданул ломом. Он отскочил и стукнулся о корму.

– Только обшивку раскроит, – услышал я сзади голос старпома.

Ему никто не ответил. Я стукнул второй раз и увидел, что бревно чуть покачнулось. Совсем немного, но расстояния, на которое оно отодвинулось от обшивки, было достаточно, чтобы в образовавшуюся щель пролез лом.

– Держи крепче! – крикнул я Герке.

Свесившись, я надавил на лом. Та часть бревна, что торчала над водой, стала, покачиваясь, медленно, как бы нехотя, скользить вниз. Я передвинул лом, еще раз нажав на него, спустил ствол под корму и резко двинулся назад, чуть не сбив с ног Герку.

– Багор!

Кто-то сунул мне в руки багор, и я стал отводить бревно вбок. Оно еще не вылезло до конца, когда капитан крикнул:

– Вахтенным в рубку! Приготовиться к запуску двигателя!

Перекладывая багор, я медленно выводил бревно из-под кормы, пока рядом с бортом не заплясал на ряби комель. Тут я сильнее саданул по нему – и ствол с метинами моего лома поплыл наискось к берегу.

Пожалостин подскочил ко мне, торопливо пожал руку:

– Спасибо, Юрий Петрович! Честно говоря, сам не был уверен в успехе. Математика!

Он быстро вскарабкался по скобам на верхнюю палубу и, грохоча по железу, побежал к рубке.

А через несколько секунд судно уже подрагивало всеми переборками в такт запущенной машине. Я пристроил на место лом и тоже поспешил в рубку.

До мели оставалось не более сотни метров. Она ясно обозначалась рябью на воде. И нос наш был нацелен прямо в середину.

Пожалостин застыл с биноклем у лобового стекла.

– Малый назад! – скомандовал капитан Жмелькову. – Лево руля! – Это уже Халину, ставшему к штурвалу. – Еще лево! Лево на борт! – И раздраженно: – Отзывов не слышу!

– Есть лево на борт! Лево на борту! – отбарабанил старпом.

– Полный назад!

– Есть полный назад! – отозвался стармех.

– Так держать! Выгребаемся!

– Есть так держать! – гаркнул Халин.

«Омик» медленно задом выползал против течения на фарватер.

– Добавить оборотов! – приказал Пожалостин.

– Есть добавить! – сказал Жмельков и, как бы извиняясь за слабость машины, сообщил: – Предельный режим, Борис Викторович!

Капитан кивнул и минуты три стоял молча.

– Прямо руль!

– Есть прямо руль!

– Малый назад!

– Есть малый назад!

– Стоп машина!

– Есть стоп машина!

– Право на борт!

– Есть право на борт!

– Малый вперед!

– Есть малый вперед!

– Полный вперед. Анатолий Васильевич, возьмите створы.

Судно было уже на фарватере.

Пожалостин опустил бинокль и тем же командирским тоном приказал:

– Дать капитану сигарету!

– Вы ж не курите! – я протянул ему пачку.

– Особые обстоятельства! – Он закурил и, глядя в иллюминатор, стал повторять: – А запросто могли сесть. Да, запросто были б на мели. Точно – запросто были бы на мели. – Потом, изобретя вторую строчку, запел: – А запросто были бы мы на мели, коль умного выхода бы не нашли…

Перед вечером в мою каюту кто-то постучал.

– Войдите! – крикнул я.

Дверь открыл старпом.

– С твоего разрешения присяду. И, если угостишь, закурю.

– Прошу.

Разминая сигарету, Халин внимательно ее рассматривал, потом долго любовался дымом. Так, не глядя на меня, он и начал говорить:

– Ты, конечно, сегодня герой. Понимаю. Ценю. Я же не волосан какой-нибудь. – Тон его с каждым словом становился все более жестким. – Да, ты герой, а я в дерьме. Сам не мог придумать, как бревно выдернуть, ржал над тобой, а ты вот придумал. Да, да, уважаю.

Он сделал паузу. Я молчал – подыгрывать ему и вести себя, как следует гостеприимному хозяину, мне совершенно не хотелось.

– Только, извини, хочу совет тебе дать. Извини, что лезу с советом. Но плаваю я долго. Почти двадцать лет. И кое-чему научился. А тебя уважаю, потому и должен предупредить. Ты в Архангельске списывайся – уходи на другой пароход. Я не грожу, пойми правильно. Нам с тобой нельзя на одной палубе. Тесно! Бывает такое во флоте. И тогда надо разбегаться, иначе беда. На реках – еще так-сяк. А в море нам только врозь. Думаю, ты меня понял.

Теперь он, не отрываясь, смотрел на меня. Я не отводил глаза. Так мы и буравили друг друга. Наконец, мне это надоело.

– Хорошо, – сказал я. – До Архангельска доберемся – там будет ясней.

– Все и так ясно! Яснее некуда. – Он встал. – Я все тебе сказал, что хотел. Спасибо за сигарету.

Я понял, что после этого разговора имею право всерьез считать себя матросом.

Между тем за кормой у нас осталась вся Сухона. Мы миновали место слияния ее с Югом, откуда река называется уже Северной Двиной.

В самых верховьях Двины, в городе Великий Устюг, караван остановился на три дня для осмотра судов, мелкого ремонта и покраски после плавания среди бревен молевого сплава.

Потом наши подновленные суденышки, подгоняемые течением, ходко побежали по Северной Двине, приближая нас к Архангельску. Уже только и было разговоров об этом городе, где, кроме прочих радостей, поджидали нас зарплата и премия за безаварийный перегон по речной части маршрута.

Но всего в двух днях пути от Архангельска, в маленьком поселке произошла история, которую я запомню на всю жизнь, ибо жизнь моя на ней чуть не кончилась.

Поселок был нелюбимого мною типа: от деревни ушел, до города не добрался. Весь он состоял из сотни бревенчатых двухэтажных домиков, похожих друг на друга как близнецы. Только в центре, вдоль разбитой тракторами грязной площади, поднимались три каменных здания – клуб, магазин, контора леспромхоза.

Ваня, Василий и я, как обычно, вместе, выкатившись на берег, обошли поселок, поняли, что смотреть здесь не на что, и двинулись было обратно к пристани. Однако на суда возвращаться не хотелось, и мы уселись покурить над обрывом за длиннейшим узким штабелем бревен, сложенных вдоль берега всего в нескольких метрах от края обрыва.

Но только расположились, как из-за штабеля, со стороны поселка, раздался торопливый топот. Было что-то тревожное в этом звуке, будто человек убегал от погони. Разглядеть бежавшего не удалось – пока я поднимался и шел, он уже скрылся в редком леске, по которому пролегала тропинка, спускавшаяся к пристани. Однако из-за бревен снова слышался топот. Я двинулся к тому краю штабеля, что обращен к поселку – до него было всего десяток шагов. Топот надвигался прямо на меня, а когда я выглянул из-за бревен, то чуть не столкнулся со старпомом, вылетевшим из-за угла штабеля. Он кинулся к лесочку, петляя пьяными зигзагами. Но и десятка метров не пробежал, как споткнулся о камень и упал. Вдоль бревен снова грохали шаги и слышно было улюлюканье. Осторожно выглянув из-за угла, я разглядел человека, гнавшегося за Халиным. Когда он подбежал ближе, я увидел, как что-то сверкнуло в его руке.