Наталья Лайдинен - Другой Париж: изнанка города

Оказались мы в итоге минут через тридцать – сорок в каком-то социальном центре с большой столовой для бездомных. Там нам предложили принять душ, съесть по сосиске с картошкой, выпить горячего чая. Я наблюдал, как мои новые знакомые жадно поглощают незамысловатую еду и расслабляются, общаются между собой, довольные жизнью и ужином.

– Я не говорю по-французски! Я говорю по-русски! – с имперской гордостью в голосе сообщил официантке один из бомжей-синяков в ответ на ее робкую просьбу убрать за собой использованную тарелку.

Русских в социальном заведении оказалось довольно много, для них даже был выделен специальный уголок, где можно было присесть и пообщаться.

– Какие новости? Где вчера столовались? – деловито интересовались одни русскоязычные бомжи у других.

– Мы на площади Гамбета, туда «дармовка» приезжает, кормят неплохо. Но тут все равно получше будет. А вы?

– А мы с корешами на площади Шатле. Там тоже нормальную жратву дают. Можно пакеты с собой брать. Хотя очереди длинные. Мы изловчились, целую сумку продуктов натырили, всю ночь ели потом.

– Повезло!

Вместе с Гошей и компанией мы вновь шли мимо шикарных баров и бутиков, сытые и согревшиеся. Часа через полтора вернулись обратно на набережную Сены. Бомжи предложили выпить с ними еще бургундского. По кругу пошла большая, литровая, бутыль с остро пахнущей спиртом кислятиной.

Откуда-то появилась расстроенная гитара. Один из азюлянтов – грустноглазый татарин, съевший, по моим наблюдениям, как минимум, три порции еды в бесплатной столовой, – взял аккорд в непонятном мне ладу и заголосил печально и жалостливо:

– Классная песня, задушевная! – смахнул Гоша скупую мужскую слезу. – Настоящая народная! Люблю такие.

Все остальные тоже задумались и пригорюнились.

– Вообще-то, это Есенин, – робко подал голос Петр Андреевич, – стихотворение из цикла «Москва кабацкая»… Там надо петь не «парижские улицы», а «московские».

– Молчи уж, знаток хренов! Вечно все испортишь, – пресек его Гоша. – Какая разница – парижские, московские? Главное – настроение, душа, чувства. Так написать только народ мог, который страдал, баржи по Волге тащил, в царских застенках сидел, из страны бежал вместе с белой армией…

– Эх, блин! – вздохнул еще кто-то. – Тут один красавец, говорят, в рояле жил. Нашел на помойке настоящий рояль. Не знал, что с ним делать. Выломал середину, превратил в постель. Мне бы сейчас рояль, я бы сбацал «Лунную сонату» для друзей, для души… Я музыкальную школу когда-то закончил.

Евробомжи ностальгировали, грустили, но продолжали при этом исправно пить. Через полчаса пошел дождь, к тому времени все мы уже были изрядно поддатыми. Под мостом было сыро и ветрено, натянутый тент не спасал от холода. Зябнущие скитальцы кутались в вонючее тряпье. Я уже пожалел, что не взял с собой нормальной толстовки. Уставший от впечатлений, я вместе с остальными замотался в некое подобие одеял и прилег на картонку, привычно уснув сном младенца.

Разбудили меня какие-то дюжие мужики в комбинезонах, которые поднимали меня, заставляли идти куда-то и в конце концов затолкнули в машину. Я слышал издалека женские визги, детский плач, но в себя окончательно прийти не мог.

Первое, что увидел, окончательно очнувшись, – потасовка между моими новыми знакомыми и странными мужиками. Некоторые бездомные бросились наутек, но их сразу стали преследовать. Что происходит?

– А черт! Опять какой-то идиот позвонил в «115»! – услышал я Гошин недовольный голос. Через мгновение он уже пропал из поля моего зрения, уведенный в ночь двумя крепкими незнакомцами.

Оказалось, я, как и мои новые знакомые, стал жертвой социальной службы. В эту ночь в Париже немного похолодало, к тому же шел дождь, и специальные автобусы ездили по Парижу, собирая оставшихся на улицах нищих. Сердобольные проезжающие и проходящие мимо граждане, замечая бездомных, звонили в «115», и за бродягами приезжали специально обученные люди.

В автобусе со мной оказалось несколько пьяных страшных мужиков. Вонь стояла такая, что я едва сознание не потерял на первых порах. Никого из знакомых по предыдущему вечеру рядом не было – видимо, их определили в какой-то другой автобус. Сон с меня мгновенно слетел. Стало любопытно, что происходит.

Более-менее связно выражаться мог только один из моих попутчиков, бомж по имени Клод. Он с отсутствующим видом сидел и смотрел, не моргая, прямо перед собой, что-то напевая на французском.

– Привет! – сказал я ему.

– Привет! – нехотя отозвался он, не глядя в мою сторону.

– Не знаешь, куда едем?

– Как обычно.

– А как – обычно? Я недавно в Париже, не знаю еще…

– В ночлежку везут! Чё, не видишь, дождь пошел, похолодало, – хмуро отозвался бомж. – Теперь не вывернуться. Придется ночевать там. А я собаку на набережной оставил, своего единственного друга. С ним в ночлежку не берут, сволочи. Как он там без меня будет? Ты знаешь, что такое единственный друг? Черт бы побрал эти социальные службы! Вечно они не вовремя лезут. Как будто просили их сегодня суетиться! Сплошная дискриминация, никакой свободы личности. Сейчас благодать – свежо, хорошо! А как зима наступит – не дозвонишься до них! Хоть замерзай на тротуаре.

– А женщин тоже собирают? Или только мужиков?

– По отдельности, конечно! – Бомж посмотрел на меня как на больного. – За бабами обычно из церковных приютов приезжают. Много чести!

Он еще немного поворчал, потом прикрыл глаза и задремал. Я был на стреме: мало ли что могло еще случиться! По пути к нам присоединились еще несколько бомжей, двое из которых оказались турками. Все они производили чудовищное впечатление и ни на йоту не отличались от тех бездомных и нищих, которых я встречал на бескрайних просторах нашей родины. Я еду с ними в ночлежку в Париже! Неожиданное, но занимательное приключение в духе Гюго – Гиляровского.

Привезли нас сначала в один социальный отель, там выгрузили из автобуса нескольких человек. Я прислушался к короткому диалогу.

– Переполнена! Сегодня много африканцев привезли, – услышал я, как обмениваются между собой сотрудники социальной службы. – Езжайте дальше.

Часа в три ночи наконец нашел свой приют и я. На входе по мне быстрым взглядом профессионала скользнул охранник, он же меня и ощупал:

– Оружие, ножи? Ценные вещи?

– Нет, ничего.

Парень посмотрел на меня с недоверием. Я видел, как передо мной он забирал у других привезенных несчастных какие-то предметы, вносил их в специальную опись.

– Отправляйтесь в душ!