Наталья Лайдинен - Другой Париж: изнанка города

– Классная шакшука! – похвалил цыган. – Ты молодец!

– Со времен Марокко рецепт помню. Давно это было…

Дядя Янош поспешно доел яичницу, выпил еще чаю и встал:

– Ну, пошел я. Надо приглядывать за цыганами. А то разбредутся, как бараны без пастуха…

– Добро.

– А Моника… Она у тебя останется?

– Пусть будет там, где ей хорошо! Она большая девочка, сама решит.

– Ты уж приглядывай за ней, Мориа. Ты же все знаешь… – немного заискивающе попросил дядя Янош. – Я с ума сойду, если это случится. Не прощу себе никогда.

Мориа, негромко насвистывая что-то, возился с посудой и сделал вид, что не слышал последней ремарки.

– Ступай, Янош. И за Монику не беспокойся. Она тут под надежной защитой.

– Да… Спасибо, Мориа.

Барон поглубже надвинул шляпу и удалился, несколько раз рассеянно оглянувшись. Убедившись, что все стихло, я поднялся с земли и отряхнулся, разминая озябшие конечности.

– Что, замерз, герой? Давай тоже чаю с ромом хлебни. Бодрит! И шакшука как раз осталась. Говорят, ее очень любил Артюр Рембо в свой африканский период. Сейчас позавтракаем!

В этот момент, протирая удивленные глаза, из шалаша показалась встревоженная Моника.

– Вы не спите? – спросила она. – А мне такое приснилось…

– Что, принцесса моя?

– Как будто сюда дядя Янош приходил и Тимоша искал.

– Это только сон, моя красавица. Умывайся и приходи к нам. Мы как раз собирались завтракать.

– А я как раз такая голодная! – улыбнулась Моника и посмотрела на меня. Я вдруг смутился.

– А мы с твоим приятелем решили сегодня пойти на Пер-Лашез! – торжественно сообщил Мориа.

– Что? – удивилась Моника и посмотрела на старика пристально. – С чего бы это?

– Не знаю, давно не был. Соскучился. Завтракаем – и в путь!

Мы поели и помогли старику убрать посуду. Он явно воодушевился и пребывал в прекрасном настроении, напевая что-то себе под нос.

– Ты уверен, что мы хотим именно на Пер-Лашез? – озабоченно посмотрела Моника на старика.

– Более чем! – ответил он весело. – Я там не был почти семь лет. Интересно глянуть, что изменилось.

Минут через тридцать мы выдвинулись с места стариковской стоянки. Уверенно он повел нас тропинками и закоул ками, мы пересекли окружную дорогу и направились в сторону кладбища. На удивление, старик шел в весьма хорошем темпе.

– Вот тут прачечная, где я стираю белье. Вообще-то, она для рабочих, которые дорогу обслуживают. Но я давно подружился с ними. Один раз в неделю они оставляют дверь в прачечную открытой. Тогда я прихожу и делаю постирушки.

– А ты хорошо знаешь маршрут! – удивился я, глядя, как старик ловко срезает расстояния, петляя переулками.

– Тимош! Я этот город знаю как свои пять пальцев. Еще с семидесятых. Он подобен призраку, мое наваждение. Я бежал от Парижа полжизни, чтобы вторую половину провести в его душных объятиях. Это иллюзия, что есть один Париж. Парижей десятки, сотни, миллионы – столько, сколько людей, которые его видят, сколько книг написано о нем и сделано его фотографий. Париж – город-фантом, он сам давно забыл, какой он есть на самом деле. Впрочем, мы почти у цели. Тимош, Моника, вы любите кладбища так же, как люблю их я?

– Не обращай внимания, – прошептала мне на ухо цыганка. – У него просто бзик на этой теме. С детства слышу про Пер-Лашез, но ни разу там не была.

– Вы можете получить план кладбища и тематические маршруты! – деловито сообщила нам тетка при входе.

– Спасибо! Мы получше многих тут ориентируемся. Добро пожаловать в город мертвых! В нем больше девяноста кварталов, и все густо населены! – торжественно провозгласил между тем Мориа. – Хотя нам порой только кажется, что мертвые мертвы, а живые – живы. Иногда все оказывается ровно наоборот. Кладбища бывают порой такой же иллюзией, как все остальное в этом мире.

– А почему кладбище так называется? Есть какая-то история? – спросил я.

– Конечно, есть, – кивнул старик. – Вокруг этого легенд больше, чем вокруг всех кладбищ мира, вместе взятых. Когда-то Пер-Лашез было простым городским кладбищем, заложенным на Шароннском холме, на месте бывшего поместья духовника и наставника Людовика XIV, его звали отец Ла Шез д’Экса. Поместье выкупили для кладбища муниципальные власти. Отсюда и его название. Здесь же находился дом призрения ордена иезуитов. Тут были оранжереи, гроты, сады и фонтаны. Но орден разорился, монашеские земли были проданы городским властям, а новое городское кладбище богатые парижане игнорировали. Квартал Бельвиль считался простецким, к тому же от центра Парижа далеко вато…

– И как же обычное кладбище стало таким пафосным?

– Очень просто. Сюда для затравки и поднятия его престижа перенесли косточки разных знаменитостей: Элоизы, Абеляра, Бомарше, Мольера… Их могилы стали настоящими произведениями искусства. На месте дома иезуитов построили часовню. И народ потянулся потихоньку вслед за великими. Иногда короли делают свиту. И создают моду на места упокоения. К тому же архитектор Броньяр, автор проекта биржи, проделал хорошую дизайнерскую работу. Пер-Лашез стало похожим на английский парк. Сегодня тут полно туристов, а места стоят баснословных денег.

– А почему ты всегда мне говорил именно о Пер-Лашез? – вдруг, наморщив лобик, спросила Моника. – Я помню, еще в детстве… В Париже ведь полно кладбищ! Ты давно обещал привезти меня сюда, но так и не привел. До сегодняшнего дня.

– Наверно, просто время пришло. Я не хотел причинять тебе боль, – рассеянно глядя на надгробия, сообщил Мориа. – Пер-Лашез – уникальный угол Парижа. И этим всегда притягивало меня. Именно здесь произошло последнее сражение между версальцами и защитниками Парижской Коммуны в 1871 году. Представляете, тут велись реальные военные действия! Коммунары отступали, используя надгробные памятники и склепы как прикрытия. Еще горячая кровь погибших и расстрелянных струилась по земле, в которой давно гнили мертвецы. Тут похоронили тех, кто погиб за то, что сегодня называют демократией, – участников рабочего движения и Сопротивления. Вам не кажется это символическим? В память об этом событии воздвигли мемориальную стену. Она особенно нужна покойникам, конечно! А мы с вами сейчас проходим через центральный вход и попадаем на территорию призраков. Хотя кто знает, где их больше…

– Я слышал, тут студенты когда-то строили баррикады, – задумчиво сказал я.

– Да, в 1814 году, когда Наполеон отрекся от престола, а русские и союзнические войска вошли в Париж, несколько сотен отважных студентов действительно пытались поставить баррикады на пути наступавших армий. Естественно, они были разбиты, а казаки, захватив кладбище, устроили здесь свой лагерь.

– Я боюсь захоронений! – поежилась Моника, споткнувшись о полуразвалившуюся могильную плиту. – Здесь так мрачно.