Александр Чаковский - Нюрнбергские призраки (книга вторая)

Сложив газету, Рихард посмотрел на свою соседку.

— Герда, дорогая, не будем ссориться! — мягко сказал он. — Я наговорил лишнего, вы наговорили лишнего… Словом, забудем это! — Он поднял стакан с недопитым джином и весело воскликнул: — За мир и дружбу, как любят говорить наши друзья-коммунисты.

Герда усмехнулась, но все же подняла овой стакан. Они чокнулись и выпили.

— Вы замужем? — как бы подводя черту под недавней размолвкой, спросил Рихард.

— А вы женаты? — спросила она вместо ответа.

— Был бы женат, если бы встретил вас раньше.

— Так уж и сразу5 — рассмеялась Герда.

— Не надо иронизировать. Я счастлив, что познакомился с вами. Вы только подумайте: я лечу в Германию, на свою родину, но у меня там нет ни друзей, ни родственников. И вдруг милосердный господь посылает мне вас! Вы учитесь? Или служите? — спросил он.

— Окончила университет два года назад, — ответила Герда.

— А какой факультет?

— Журналистики…

— Неплохо! — воскликнул Рихард. — Вы работаете в журнале или в газете?

— Я не состою в штате какой-либо редакции. Я принадлежу к категории "вольных художников", к числу тех журналистов, которых американцы называют «фри-лэнс». — Сотрудничаю в разных изданиях.

— У вас есть родители?

— Отец уже умер. А мать живет во Франкфурте-на-Майне. Преподает в школе математику. Я училась в Мюнхене, а потом осталась там жить. А вы в каком городе живете?

— А я… — нерешительно проговорил Рихард, — я всю свою жизнь прожил в Буэнос-Айресе.

— В Буэнос-Айресе? — слегка повысив голос, переспросила Герда.

— Да, — сказал Рихард.

— Значит, ваш отец… — начала было Герда, но тут же осеклась.

Рихард мысленно договорил ее невысказанный вопрос: "Значит, ваш отец был нацистом и бежал, когда Гитлер проиграл войну?" Чтобы предупредить возможность такого вопроса, он сказал:

— Мой отец был крупным специалистом по финансовым делам, и вскоре после окончания войны ему предложили работать в одном из аргентинских банков. Мне было тогда года два или три. Естественно, что отец забрал с собой меня и мою мать.

— А зачем вы едете в Германию сейчас? — спросила Герда.

— По служебному делу, — ответил Рихард. И, немного помолчав, добавил: — Я всю жизнь мечтал побывать на родине. Но отец удерживал меня под разными предлогами. А вот теперь я своего добился.

— Значит, вы даже не представляете себе, как выглядит страна, в которой родились?

— Как вам сказать… Я представляю себе Германию по фильмам… по книгам, по газетам и журналам. Использовал каждую возможность, чтобы расспросить о Германии тех, кто оттуда приезжал.

— И какое же у вас сложилось впечатление? — спросила Герда.

— Думаю, что Германия — лучшая страна в мире. Я, конечно, говорю о той части Германии, которая принадлежит немцам, а не русским… Скажите, как немка немцу, ведь я не ошибаюсь?

Он задал этот вопрос с особой, интимно-дружеской интонацией в голосе.

— Да, я, конечно, люблю Германию, — задумчиво ответила Герда, — хотя, если говорить откровенно, далеко не все там так уж хорошо.

— Не все? — переспросил Рихард. — А что именно вам не нравится?

— Я думаю, будет лучше, если вы увидите все своими глазами, а не моими.

— Но вы все-таки скажите! — продолжал настаивать Рихард.

Герда пожала плечами:

— Например, мне не нравится, что очень многие люди не имеют работы.

— Лодыри! Или коммунисты! — со злобой сказал Рихард и тут же стиснул зубы, поняв, что опять сорвался.

— Не думаю, что речь идет только о лодырях и коммунистах, — медленно проговорила Герда, как бы не замечая тона Рихарда.

В салоне самолета как-то разом потемнело.

Рихард взглянул в окно и увидел, что они летят сквозь тучи. Где-то в отдалении вспыхнул зигзаг молнии. Самолет тряхнуло. В течение нескольких секунд — они показались Рихарду вечностью, — самолет падал, точно потеряв управление. Рихард ощутил холод в груди.

Он не помнил, сколько прошло времени, прежде чем за окном снова появилось голубое небо: самолет преодолел облачность, "воздушную яму" и ушел от грозового фронта. Радостное чувство избавления охватило Рихарда, и он только сейчас ощутил плечо Герды, прижатое к его плечу.

— Успокойся, дорогая! — сказал он и провел рукой по ее шелковистым волосам.

Эти слова вырвались у Рихарда как-то неожиданно для него самого — несколькими минутами раньше он даже не решился бы обратиться к ней на «ты». Но именно эти слова вернули Герду к реальности. Она увидела себя как бы со стороны и, отпрянув от Рихарда, откинулась на спинку своего кресла.

— Боже мой! — проговорила она. — Мне показалось, что мы летим в пропасть.

Хотя Рихард был перепуган ничуть не меньше Герды, он проговорил небрежным тоном:

— Пустяки, Герда! Сама смерть вовсе не страшна. Страшно то, что из-за нее ты не сможешь осуществить свою жизненную цель.

— А какая у тебя жизненная цель? — тоже переходя на «ты», с легкой улыбкой спросила Герда.

— Моя цель? Борьба.

— С кем? Во имя чего?

— Я хочу выполнить свой долг. Долг немца, — ответил Рихард и тут же торопливо добавил: — Я имею в виду укрепление нашей республики.

Он умолк и нежно провел ладонью по руке Герды, лежавшей на подлокотнике, который разделял их кресла.

— Испугалась? — спросил он ласково.

— Немного, — ответила она. — А ведь ты мне так и не сказал, что будешь делать в Германии.

У Рихарда внезапно появилось желание сказать этой девушке все: и то, что его давно уже влечет земля предков, и то, что ему надоела жизнь в Аргентине, опостылели улицы с их цветным сбродом и крикливыми толпами.

Но все же он сдержался. Излишняя откровенность была бы сейчас ни к чему.

— Ты веришь в судьбу? — неожиданно спросил Рихард.

— В судьбу? — чуть насмешливо переспросила Герда. — В каком смысле? В мистическом?

— Сам не знаю в каком. Но я это представляю себе так. Существуют два человека, не имеющие никакого понятия друг о друге. Они разделены границами, физическими барьерами, политическими взглядами и кто знает еще чем… И в одном случае из десяти тысяч самые невероятные обстоятельства вдруг сводят этих людей. А встретившись, они сразу осознают, что предназначены друг для друга.

— Как это понимать? — удивленно вскинув брови и широко раскрыв голубые глаза, спросила Герда.

— Не знаю. Предназначены, и все тут! Может быть, им суждено стать верными друзьями… а может быть, и в ином смысле, если речь идет о мужчине и женщине.

— Мистика! — сказала Герда, негромко, рассмеявшись. — Все это чистая случайность, судьба тут ни при чем.

— Пусть так, — согласился Рихард, — речь идет в конце концов не о терминологии. Но я все же убежден, что есть какая-то необъяснимая закономерность в том, что мы оказались в одном самолете, что ты сидишь рядом со мной и что мы вместе пережили серьезную опасность.