Исаак Шапиро - Черемош (сборник)

К часам десяти ветер выдохся. Небо открылось во всей широте, только у горизонта паслось серое барашковое облачко. Снег искрами полоснул по глазам. Тикан достал из бардачка темные очки, и шоферская жизнь окрасилась в нужный колер, не зная помех, как должно быть у водилы первого класса.

Напрямки дорога вела через Одессу. Но Тикан решил пойти в объезд, тридцать километров для него не крюк.

Он не любил Одессу. Против города не имел возражений, только матросни больше чем нужно. Тикан их не терпел, по причине… Замнем причину. Он презирал тельники и клеша, а бескозырки и ленточки бабские – то одна смехота над мужиками. И форсить службой на море считал пустым звоном.

Да и в море ничего стоящего нет. Сколько ж надо было соли потратить, чтоб из этакой водищи сделать рассол! Может, только для селедки польза.

Вскоре Тикан свернул с трассы, за час кружным путем вышел на лиман, а там – рукой подать – без проволочек добрался в конечный пункт командировки.

В конторе совхоза вылупились на него как на чудо. Так и сказали: явление номер один.

– Мы гадали, паркет привезут в мае. Клуб у нас еще в проекте…

Тикан завелся: так ему домой вертаться – или до мая подождать?..

– Можно и домой, – отвечают.

– Хватит брыкаться! Кончай дебаты! – вступил директор. – Паркет хлеба не просит. Верно, говорю, парень? И нам прямая выгода: паркет уже здесь, живой, – значит, клуб непременно построят. Есть к чему стены лепить…

Складировали груз на овощной базе. Сарай ветром прошит, в щели кулак войдет. Для паркета самый раз, чтоб намок. Но Тикану их дела не болят. У него иная забота: косит глаз на кладовщика. Тот втихаря брезент в куток заначил, как бы ненароком.

Тикан сам любитель прибрать к рукам, если не видят. Привычка такая с детства. Но чужую наглость не уважает. Решил: пусть кладовщик временно порадуется…

Когда ящики сгрузили, Тикан напомнил рабочим вернуть брезент в кабину, там ему место. И выразил вслух свое мнение о племени кладовщиков. Рабочие переглядывались, пряча улыбки.

В конторе после двора теплынь. Пахнет чаем, и от секретарши духами. На Тикана она без внимания, несет свою внешность мимо. Каблучки стукают, бедра играют. Мотнула завивкой в сторону Тикана:

– Вот телефонограмма для него.

Бухгалтер поднял очки на лоб, громко прочел:

– «Оплата… безналичный… отправить… лед. Подпись: Ковенко».

Пошли к директору.

– А шо не удружить хорошим людям, – директор поставил на бумаге закорючку. – Лед – тоже ходовой продукт. Верно, говорю, парень?

Тикану дали провожатого, чтоб не плутать, и через четверть часа они остановились у лимана. Тикан посигналил, открыл боковой борт.

Невдалеке семь-восемь человек копошились на закраине. В телогрейках, уши на шапках-ушанках опущены, валенки в галошах распоследнего размера. Тикан сразу отметил: работают мужики слаженно, без понукания. Одни долбили пешнями желоба и лунки, другие – крючьями тягали из майны лед и стесывали острые выступы. В стороне лежали заготовленные ледяные плиты.

Работяги приладили к плитам пеньковые ремни, впряглись по двое в лямку и поволокли льдины по гладкой, без заструг, дорожке. Они шли не спеша, вперевалку, как пингвины. У машины к открытому борту приставили настил.

Между тем Тикану давно хотелось отлить, а сейчас прижало – невмоготу. Не зря говорят: за чужими хлопотами себя забудешь. Встал спиной к солнцу, покопался в ширинке и заструил. Даже веки прикрыл, чтоб не отвлекаться.

– Кобель бесстыжий! Нас за людей не считаешь?!

Тикан и бровью не повел, был уверен: не ему орут. Но когда прекратил снег пятнать, услышал смех. Работяги покачивались от веселья. С чего бы? Сами, что ли, другие? И вдруг резанула догадка. Одно к одному сходится: походка, свекольные щеки, усов ни у кого и водкой не пахнет – все они бабы! А Тикан от солнца отворачивался, не от работяг…

– Обознался, бабоньки! Осечка вышла! Мой грех!

Хохочут.

Одна кричит:

– Может, еще согрешишь? У нас здесь банька близко!

Другая тут же затянула визгливо:

– А где ваши мужики? Тут мужичью силу надо иметь!

– Она у них с сивухой вытекла!

Смехи, подначки бабы сыпали вперебой – видать, изголодались по свежему человеку. Тараторят, что Тикан для выставки годится – хорош! – разглядели. Племенной бугай уже хромает в своей профессии, нужна замена. А девки в совхозе на винограде выросли, таких девчат и в Одессе нет…

Но шутейный треп не тормозил погрузку. Работали как на подряде. Гуртом заталкивали по настилу привычный груз, только лица еще гуще багровели с натуги.

Вскоре лед был вровень с бортами.

– Доброй тебе дороги!

– Приезжай, не пожалеешь!

Тикан отвез провожатого и заскочил в контору. Кабинеты пусты, двери открыты. Секретарша, не глядя, двумя пальцами подала накладную. Тикан торопился, но пару минут решил повременить: на секретарше была незимняя, прозрачная кофточка.

– Спасибо, милая. – Тикан осторожно погладил по спине.

Девка взбрыкнула:

– Руки!

– Я знаю, милая, на лимане банька. Вот бы нам попариться.

– Грубо ответить или как?..

Тикану – забава, сушит зубы:

– Как скажешь, милая, так и сделаем.

– Вам больше подходит с козой париться.

Уже за рулем Тикан утешал себя, что зацепка имеется, будет при встрече о чем поговорить. Хотя бы о козе. У Тикана правило: нет плохих баб, есть жены – зануды, а бабы все хороши. Жалеть их надо…

Оргеевская гостиница пустовала, и ему достался одноместный номер. Тратиться в ресторане не имело смысла. Тикан тут же, на тумбочке, прилежно, до последнего крошева, прикончил Стефкину стряпню и вышел в город.

Фонари зажигались и гасли, будто подмигивали. У вывески «Густарь» Тикан спустился в подвальчик. Вино там пили пивными кружками. На плитке меднолобый чайник исходил паром. Буфетчик, не скупясь, доливал желающим теплое гибридное вино. Тикан согрелся и с приятной задумкой оставил подвал.

Никогда прежде не выпадало Тикану ночевать в номере без соседей, полным хозяином, и прозевать такой шанс – просто обидно. Тикан трижды промерил главную улицу туда и обратно, заглядывал в лица, пытался кадрить молоденьких, но все напрасно. Прохожие кутались от мороза, спешили. Улова не было. Чужой город. Нелетная погода.

Пришлось без интереса вернуться в гостиницу. За перегородкой дежурная читала книгу. Увидела, кто вошел, приветно улыбнулась. А ей за шестьдесят, пора на пенсию. Тикан пожелал тете спокойной службы и заперся в номере. Машину, как и в прошлую ночевку, поставил во дворе, но спал спокойно: на лед никто не позарится.