Бориc Виан - Катавасия в Анденнах

Поймав паузу в гармонических отвязках забойного оркестра, где лабали два музыканта, один из коих читал партитуру вслух, а другой, его слепой коллега, синхронно это дело озвучивал, Адельфин потащил своего другана в буфет.

— Ну? — поинтересовался он.

— Ты все равно не въедешь... — отвечал Серафимьо.

— А? Ну да, — согласился Адельфин, и впрямь ни во что не въехав.

— Эта женщина... Баронесса...

— Ближе к телу...

— А-а-а! — заревел Серафимьо. — Бывают мгновенья, когда тебя так и подмывает сказать!..

— Расслабься, чувак, — посоветовал Адельфин. — Пойдем лучше в укромный уголок. Посидим мирком, поговорим ладком...

— Толково сказанул, — сипло проворчал его собеседник.

Незаметно прихватив пять пузырей шампанского и уйму тарелочек с пирожными, Адельфин потянул своего собутыльника наверх, в места не столь приземленные.

Они с наскока миновали сотню ступенек и остановились на лестничной клетке второго этажа, ненавязчиво освещенной хрустальной чашей янтарного цвета, где воспроизводилась в мельчайших деталях и художественных подробностях левая грудь Пентесилеи, та самая, каковую она себе удалила, чтобы сподручнее было пускать стрелы из лука.

Мельком глянув на это произведение искусства, Серафимьо схватил Адельфина за руку, отчего тот выронил семнадцать миндальных печений и четыре ромовые бабы, и повел его к ничем не примечательной с виду двери, из-под которой не пробивалась полоска света. С большой долей вероятности можно было предположить, что примкнувшая к ней комната пустовала.

Свободным левым указательным пальцем Адельфин пощекотал рычажок щеколды, и дверь беззвучно отворилась. Приметив столик для игры в бридж, освещенный той же тусклой чашей с площадки, он выложил на него добычу, сходил подобрать с полу еще свежие пирожные и сбросил их в проем лестницы точнехонько на полированную черепушку отставного гвардейца-сапера, который как раз приступил к протиранию затылка стопкой противотуманно-гигиенических промокашек.

Затем он присоединился к Серафимьо в комнате, которую они решили аннексировать на неопределенное время, и закрыл за собой и не собой дверь на два поворота ключа.

Гвардеец-сапер потянулся за новой стопкой.

— Эта женщина, — продолжил мысль Серафимьо, имевший обыкновение брать быка за рога, — разбила мне сердце. Да и не женщина она вовсе, а скорее волынка, забытая на земле посланницей дьявола, блудливой чертовкой, приторчавшей от какой-нибудь звезды. Она вытерла об меня ноги. У, я отомщу!..

— Но... — вставил слово Адельфин. — Суждено ли мне во все это въехать?

— Держи карман!.. — заверещал Серафимьо. — С какой такой стати?.. Мы же с вами разной группы крови, вы и я!.. А это что еще за дела?!

Лампочки тухли одна задругой. В глубине помещения было уже темно, хоть глаз выколи.

— Хренотень всякая... — предположил Адельфин. — Продолжай.

— Когда я проходил мимо, то вся, вся плоть этой фри-гидины не затрепетала. Веришь или нет?

— Вот это круто, — признал Адельфин, стер тыльной стороной ладони несколько запутавшихся в мокрых усах шариков взбитых сливок и смачно рыгнул.

Лишь две крошечные голые электролампочки еще горели. Темнотища загустевала, как цемент.

— Не позволю себя оскорблять! — подвел черту под сказанным Серафимьо.

— Она самая, — подтвердил Граф, и обе лампочки, точно последние светильники разума, угасли.

Неотчетливые опасения охватили Графа, стоило ему лишь помыслить об очевидных неудобствах сложившейся обстановки. Серафимьо замурлыкал мелодию старинной испанской колыбельной, которую гулюкала над люлькой мать. А вот про что она там гулюкала, он давным-давно забыл. В минуты сильных душевных потрясений мелодийка без приглашения возвращалась в мутную память. Адельфин прекрасно знал об этом бзике. Не случайно поэтому провел он несколько раз рукой по спине соратника, чтобы придать ему уверенности в своих силах. Серафимьо замолк. Хотя так до конца и не смог унять дрожь в волосатых ногах. При виде небытия его всегда тянуло попугать унитаз.

Адельфин пошарил в жилетном кармашке и вытащил зажигалку «Данхилл» самоварного золота, которую Герцогиня Адемаи де Козлорок презентовала ему в тот исторический день, когда он пришел самым первым на Большой Приз Любителей Тотализатора Сен-Жерменского предместья, где участникам забегов предстояло пройти на рысях восемнадцать канав. Он чертыхнулся про себя, подумав, что зажигалка не загорится, дернул колесико, и зажигалка не загорелась. Тогда он пораскинул мозгами и пришел к философскому выводу: в зажигалке кончился бензин.

— Серафимьо! — сказал он вполголоса.

— Йес, Адельфин?

— У тебя часом нет бензина?

— Йесть, Адельфин!

— Дай сюда.

— Есть, Адельфин.

И Серафимьо протянул Адельфину наполовину полный бидон бензина, на который только что наскочил.

Вскоре слабый отблеск шатучего огонька размазал по стенке раскоряченную тень двух гротескных мужичищ.

— Видя милого дружка, дева скок до потолка, — облегченно вздохнул Граф. — Где это мы?

— Поспрошай у аборигенов, — пробурчал Серафимы). — На мой непросвещенный взгляд, мы в заднице и сидим в дерьме, как в крепости. Впрочем, я никоим образом не призываю тебя придерживаться моей точки зрения.

Внезапно Адельфин запустил руку в правый карман своих черных штанов. Он побледнел и стиснул зубы так крепко, что его лицо приобрело причудливый оттенок — нечто среднее между цветом замазки и красивым средиземноморским небом.

— Серафимьо! — тихонько прорычал он. — У меня свистнули ДВУХГОЛОВЫЙ ТРАХТРАХФЕЙ!..

— Ага, все проясняется! — завопил Серафимьо... и в ту же секунду автоматом включился свет.

— Задачка-то проще пареной репы, — заявил Адельфин. — Ночь была да сплыла. У меня был трахтрахфей, да весь вышел. Следует найти естественную причинно-следственную связь между двумя этими событиями, которые могут совпадать по времени и в то же время не пересекаться в реальности (что поставило бы вторую задачку). Подобью бабки: кто спер мой трахтрахфей?

— Чур, не я, — с тревогой пролепетал Серафимьо, ибо в тот миг на личико Графа нельзя было взирать без ужаса, а из его дыхательного горла вырывалось нечленораздельное рычание.

— Скотина! — выразился Адельфин и одним пыхом успокоился. — Ты к тому же еще и остряк!

И он зашелся в тряском хохоте защекоченного великана. Но приступ хищного веселья длился недолго, и, сдавив локоть Серафимьо, он поволок его вглубь комнаты.

Неброская дверь приоткрылась в стене справа от монументального камина, украшенного ренессансным фронтоном в чисто готическом стиле. Адельфин обошел ее вниманием и, прошмыгнув под навес над камином, сделал пару-тройку неверных шагов. Ему, видите ли, померещилось, что чугунная каминная доска с геральдическими лилиями, хранительница жара от тлеющих углей костров, некогда полыхавших в прокопченной посудине, повешена не так и не там.