Луи де Берньер - Война и причиндалы дона Эммануэля

Как-то раз Констанца, расхристанная, закапанная стрижиным пометом, вернулась после особенно бодрящего и виртуозного представления, которое они с Гонзаго устроили на уступе за водопадом, и сидела с Глорией на краю лагеря, наблюдая за длинной процессией муравьев, тащивших домой листики и травинки. Муравьи походили на отряд маленьких партизан.

– Ты о своем муже когда-нибудь думаешь? – внезапно спросила Глория.

– Вообще-то нет, – ответила Констанца. – Кажется, все так давно было.

– Несколько месяцев.

– Знаю, но все равно. Интересно, что он сейчас делает? Наверное, устраивает обалденные землетрясушки с какой-нибудь мулаточкой.

– А мне вот кажется, он от беспокойства за тебя ногти сгрыз до мяса, – возразила Глория. Они помолчали. – Я часто о своем муже думаю. Пойми меня правильно, мне очень нравится Томасик, и я не смогла бы вернуться к прошлому, но я его любила по-настоящему, особенно вначале. Столько романтических мечтаний было.

– А какой он у тебя? – спросила Констанца.

– О, высокий, красивый, очень богатый.

– Звучит неплохо, – отметила Констанца.

– Может, и так, но меня он никогда не понимал. Не хотел понять и даже не пытался. Я была просто милой женушкой, которую он, придя домой, целовал в лобик.

– Мой Хью и этого не делал, – сказала Констанца. – Вечно говорил только о своем регби и поло. Ни разу не трахнул меня в лоскуты, как Гонзаго.

– Тогда, наверное, и сейчас не устраивает обалденных землетрясушек с мулаточкой, нет?

– Да ну! – рассмеялась Констанца. – По-моему, он всегда этим занимался, и потому не особо интересовался мною.

– Интересно, он собрал тогда выкуп? Как считаешь?

– Думаю, да, – ответила Констанца. – Он всегда поступал правильно и вовремя. Как немец.

– Так, может, нам их забрать? Наверняка они еще у него, раз он такой педантичный.

– Видимо, он ждет, что мы с ним свяжемся, – сказала Констанца.

– Так нужно послать ему новую записку. И мы обменяем тебя на деньги.

– А я потом снова убегу, – продолжила мысль Констанца.

– Правда, это немножко подло – так с человеком поступать, ты не считаешь? Я хочу сказать, совершенно беспринципно.

– Мы вернем ему деньги после победы, – бесстыдно заявила Констанца. – Пошли, расскажем Ремедиос.

Та отнеслась к предложению весьма настороженно.

– Во-первых, похоже, в том районе шастают военные. И мне не улыбается, чтобы все закончилось зряшной потерей людей и снаряжения. А во-вторых, откуда мне знать, Констанца, – может, ты все это задумала, чтобы сбежать и потом нас выдать?

Констанца сильно обиделась, у нее даже лицо от возмущения перекосило.

– Это просто смешно! – сказала она. – Для начала, даже если я не вернусь, у вас все равно будет полмиллиона долларов. И как я приведу сюда солдат и все такое, если не знаю, где мы находимся?

– Мы можем завязать ей глаза по дороге, если ты считаешь, что в этом есть необходимость, – предложила Глория.

– Пожалуйста, я согласна, – фыркнула Констанца, еще сердясь на Ремедиос. – Но я все равно вернусь из-за Гонзаго и потому что хочу быть здесь.

Ремедиос вздохнула – она сомневалась.

– Я подумаю, – сказала она. – Завтра сообщу вам окончательное решение.

По пути из хижины Глория спросила:

– Кстати, а почему ты до сих пор от Гонзаго не забеременела? Не пора ли уже?

– Знаешь, – ответила Констанца, – я думала, двух детей вполне достаточно, и стерилизовалась в Нью-Йорке.

– Мне казалось, ты католичка! – удивилась Глория.

– Так-то оно так, но религия и практическая сторона – разные вещи. А ты почему от Томаса не забеременеешь?

Глория очень грустно улыбнулась:

– Меня тоже стерилизовали. В Буэнос-Айресе.

Утром Ремедиос передумала. Она послала Федерико за подругами, и те в нетерпении зашагали к командирской хижине.

– Интересно, что она скажет? – пробормотала Констанца.

Ремедиос сказала, что виделась с Аурелио, «тем забавным индейцем», и он сообщил, что военные ушли из Чиригуаны как раз в тот день, когда он ездил туда продавать кукурузу.

– Но он сказал, там еще остались лесные патрули рейнджеров, – прибавила Ремедиос. – Говорит, они далеко на востоке, и местные индейцы устраивают им там веселую жизнь, так что у нас проблем не будет. Правда, мы не знаем, чем заняты горные рейнджеры, но в саванне вас это не касается.

– Так мы можем отправляться? – спросила Глория.

– Отправляйтесь. Завтра утром придет Аурелио и проведет вас через джунгли, чтобы вы не попали в его ловушки, а потом встретит на обратном пути. Когда будете возвращаться, договоритесь с ним сами. Что касается тебя, Констанца… – Ремедиос посмотрела ей прямо в глаза – …я решила тебе поверить, но, если ты задумала нас надуть, обещаю, что мы тебя выследим и пристрелим. Ты поняла?

– Чего уж тут не понять, – ответила Констанца. – Но, поскольку я не собираюсь вас обманывать, вам не придется меня убивать.

– Ладно, – сказала Ремедиос. – Глория, ты назначаешься старшей. Возьми Федерико, он родом из того поселка и знает окрестности. Думаю, вам нужно взять еще двух человек.

Ремедиос про себя улыбнулась. Она прекрасно знала, что подруги выберут Гонзаго и Томаса, и понимала – вряд ли Констанца сбежит, когда Гонзаго ревниво стережет ее у стен усадьбы дона Хью.

– И вот еще что, Констанца…

– Да?

– Если у твоего мужа в доме есть оружие, боеприпасы или взрывчатка, мы были бы весьма за них признательны.

На рассвете Аурелио встретил партизан и двинулся вперед, не проронив ни слова. Он безошибочно вел их через джунгли, хотя порой казалось, никакой дороги нет. Не станем описывать это путешествие; скажем только, что оно было долгим, невыносимым из-за насекомых-кровососов, партизаны взмокли, да прибавим еще, что Аурелио видел, как всю дорогу Парланчина шла на пару шагов позади Федерико. Длинные волосы стекали ей на бедра, она неумолчно болтала, а рядом трусил оцелот.

Аурелио довел партизан до края леса, где начиналась саванна, и подробно растолковал Федерико, как добраться до поселка, хотя тот уже и сам сообразил. Договорились встретиться на том же месте ровно через неделю.

– Если вас не окажется, буду ждать еще два дня, – сказал Аурелио.

Когда партизаны ушли. Аурелио обратился к Парланчине:

– Гвубба, тебе разве можно влюбляться в мужчину, а не в духа?

– Папасито, – ответила она, – я знаю то, чего ты не знаешь.

Бойцы удивились, осмотрев поселок в бинокль Глории – тот самый, что некогда принадлежал генералу Фуэрте. Поля выкошены, а на обоих концах улицы возведены баррикады, увенчанные колючей проволокой.

– Неужели военные захватили? – спросила Констанца.

– Пошли разберемся, – ответила Глория.

Они подошли ближе, и Глория передала бинокль Федерико.