Борис Виан - Сколопендр и планктон

Если в молодые годы ты собирал окурки в кафе «Две чурки» если мыл стаканы в темном грязном чулане, зимой укрывался старыми газетами, чтобы не околеть на заиндевелой скамье, заменявшей тебе разом квартиру, спальню и кровать, если двое жандармов таскали тебя в участок за то, что ты спер у булочника буханку хлеба (не зная еще, что ее проще стянуть из сумки какой-нибудь шествующей с t рынка матроны), если прозябал ровно триста шестьдесят пять с четвертью дней в году, словно колибри на каменном дереве, в общем, если поддерживал свое существование планктоном, то тебя нарекут писателем-реалистом и читатель непременно подумает: этот человек знает жизнь, он на своей шкуре испытал то, о чем пишет. Иногда он думает о чем-нибудь другом или вообще ничего не думает, да мне-то что за дело…

Но я-то всегда спал в мягкой постели, к куреву меня не тянет, да и планк-тон не прельщает; а если я что-нибудь в жизни и украл, так это мясо. А хладнокровные мясники — не чета булочникам (у тех кровь совсем спеклась), они не потащат тебя в участок из-за какого-то паршивого бифштекса (другое дело — подмастерье булочника), скорее, как следует врежут тебе в отместку сапогом в зад — и будь здоров.

Да и вообще сей эпохальный труд — сиречь «Сколопендр и т. д.» — вовсе не реалистический роман в том смысле, что все в нем изображенное случилось на самом деле. А разве про романы Золя такое скажешь?

А значит, это предисловие совершенно бесполезно, поэтому-то оно и достигло цели.

Желая, чтобы все было как положено, Майор решил, что на этот раз его приключения начнутся в ту минуту, когда он встретит Зизани — тютелька в тютельку.

Погода стояла умопомрачительная. Сад щетинился только что распустившимися цветами, чья скорлупа лежала в аллеях потрескивавшим под ногами ковром. Огромный тропический шиклоповник отбрасывал густую тень на угол между южной и северной стенами роскошного парка, окружавшего халупу — одну из многочисленных халуп Майора. Именно в этом интимном месте утром под воркование кукушки Антиох Жормажор, правая рука Майора, поставил зеленую скамью из охренительно твердого клубничника, которую обычно использовали в таких случаях. Каких таких случаях? Пришла пора сказать: месяц стоял февраль, самая жара, а тут Майору как раз стукнул двадцать один год. Вот он и решил устроить в своем доме в Виль-д'Авриле вечеринку.

Все заботы по организации праздника легли на Антиоха. Он собаку съел на таких развлечениях, что вкупе с замечательной способностью без ущерба для своей жизни каждый раз запивать ее ведрами спиртных напитков делало его совершенно незаменимым в такого рода делах.

Дом Майора полностью отвечал требованиям Антиоха, который хотел придать предстоящему скромному празднеству грандиозный размах. Антиох предусмотрел все. Четырнадцатиламповый проигрыватель (две лампы ацетиленовые — на случай, если отключат ток) был водружен его молитвами в большой гостиной Майора, богато обставленной скульптурами из эндокринного железа, которые профессор Маркаде-Баланьи, знаменитейший интерн из лицея Кондорсе, по настоятельной просьбе двух дружков заказал в Спецтрупотделе. В просторной комнате оставили лишь несколько диванов, обитых перлюстрированным навралом, который под лучами уже жаркого солнца переливался розовым. Кроме того, там стояло два стола, заваленных разными лакомствами: пирамидами пирожных, фонографическими валиками, кубиками льда, франкмасонскими треугольниками, магическими квадратами, высокими политическими сферами, конусами, крокусами и тому подобным. Бутылки тунисского крепдешинового соседствовали с бутылками стукайского, ДЖИН фирмы «Морг и сын», виски «Лошадиное белое», пойлского сухого, тюрингской вермути и других напитков, таких аппетитных, что глаза разбегались. Перед бутылками теснились бокалы из смуглого хрусталя, готовые принять в себя все те жгучие смеси, которые грозился состряпать Антиох. От неожиданно резкого благоухания цветов, украшавших люстры, кружилась голова. Цветы подбирал тоже Антиох. И наконец, высокие сверкающие стопки пластинок с симметричными треугольными бликами невозмутимо ожидали, когда иголка проигрывателя, лаская им эпидерму своими колющими прикосновениями, исторгнет из их спиралевидных душ звуки, заточенные в глубине черных борозд.

Были там, в частности, «Chant of the Booster» [1] Песнь надувалы (англ). Милдью Кеннингтона и «Garg arises often down South» [2] Часто Гарг встает на юге (англ.). Крюгера с его бурами.

Дом располагался сразу за парком Сен-Клу, метрах в двухстах от Виль-д'Авриля, по адресу: улица Прадье, тридцать один.

Химически чистая 30-градусная ликёрия осеняла великолепное крытое крыльцо, с которого две ступеньки вели в большую гостиную Майора. К самому же крыльцу приходилось взбираться по двенадцати ступенькам из неотесаных камней, которые частично перекрывали друг друга, образуя в результате этого хитроумного приема своеобразную лестницу. В парке площадью свыше десяти гектаров (частично описанном в первой главе) солнечные лучи были такие горючие, что ими можно было заправлять автомобиль. По лужайкам в поисках земляных червей, до которых они большие охотники, рыскали дикие кролики. Их длинные хвосты волочились сзади, производя характерное поскрипывание, о котором специалисты отзываются как о совершенно безвредном.

Вспоминая о родных холмах, где растет бакшиш, по аллеям парка с печальным видом бродил ручной макинтош в подбитом алебастром красном кожаном ошейнике.

Солнце окидывало местность ясным оком цвета нагретого янтаря, и природа весело улыбалась, скаля полуденные, большей частью золотые зубы.

Раз Майор не встретил пока Зизани, его приключения не начались, а значит, на сцену выходить ему еще рано. Поэтому давайте перенесемся на Виль-д'Аврильский вокзал в ту минуту, когда парижский поезд вырвался из темного туннеля, который предохраняет от дождя часть железнодорожного полотна, соединяющего Виль-д'Ав-риль с Сен-Клу.

Поезд еще не успел остановиться, а плотная толпа уже потекла от автоматических дверей, которыми завсегдатаи вокзала Сен-Лазар очень кичились — и совершенно зря — до тех пор, пока на Монпарнасском вокзале не ввели в эксплуатацию так называемые «вагоны-нержавейки», в которых автоматические двери сочетаются с подножкой, и та поднимается (или при желании опускается), а это не фунт изюма.