Лев Александров - Две жизни

— Английский более или менее, на Истфаке учил. Произношение только плохое. Сейчас начал французский, по самоучителю.

— Мы к вам преподавателей прикрепим. Языки нужно знать. А поручение такое. Вы знаете, что Советский Союз поддерживает создание еврейского государства в Палестине. Помогли им в Организации Объединенных Наций. Сейчас помогаем людьми (советниками, конечно), оружием. Думаем, устоит Израиль против реакционных арабских орд, наемников британского империализма, да и французского тоже. Многие надеются, что это будет наш оплот, плацдарм, так сказать, на Ближнем Востоке. Не мне вам объяснять, как это важно, вы же историк, а я химик, только в нефти и понимаю. Но у некоторых товарищей в руководстве возникли сомнения: на ту ли лошадь ставим? Уж очень евреи на Америку заглядываются. Реферат, Сергей Иванович, придется написать. Подробный, объективный. О нынешнем состоянии дел в мусульманском, особенно арабском, мире. О соотношении сил, есть там разные силы, в противоположные стороны тянут. И истории коснитесь. Ведь сегодняшняя политика результат исторического процесса. Спешить не надо. Вряд ли принимать окончательные решения придется раньше, чем через два-три года. Естественно, получите доступ в спецхраны, к разведданным. Особенно внимательно английские материалы читайте. Но на веру ничего не берите, все перепроверяйте. В собственных выводах будьте осторожны. Не навязывайте их. Те, кто будет читать, разберутся. Ну как, Сергей Иванович, справитесь за год?

— Постараюсь, Юрий Андреевич. Что с этим делать, когда кончу?

— Мне отдайте. Или тому, кто будет на моем месте.

И понизив голос:

— Вряд ли, Сережа, я удержусь. Не простит.

Теплый для конца сентября вечер. Возвращаясь часов в десять со Старой площади, — раньше из ЦК уходить не принято, вдруг понадобишься, — к себе на Маросейку (хорошая комната в маленькой коммуналке, только одна небольшая семья в двух других), Сергей позвонил из автомата Великанову. Трубку взяла барыня.

— Боря еще не пришел, жду. Да ты заходи, Сережа, должен вот-вот быть, а нет — вместе подождем.

За последний год Елизавета Тимофеевна подобрела. Стала Сергею «ты» говорить. Сергей знал: живут Великановы трудно. Елизавета Тимофеевна не работает, Борис аспирантуру кончил, диссертацию защитил, но зарплаты кандидатской не получает, сидит на должности старшего лаборанта, покойный Александр Матвеевич камнем висит на шее, тем более в университете, где надо следить за чистотой идеологического воспитания молодежи.

Продмаги уже закрыты. Сергей заскочил на Неглинной в «Арарат», купил с наценкой бутылку армянского сухого. Ничего, кроме вина, к Великановым приносить нельзя — обидятся.

— Это, Елизавета Тимофеевна, Васкеваз, хорошее вино, немножко терпкое. Давно у вас не был. Отметим. А что, сынок ваш еще не пришел? Сгорает на работе или загулял?

— Похоже, загулял, Сережа. На работе он не сгорает. Да у них теперь на Биофаке и не работает никто, все с формальной генетикой борются. Борис донкихотствует, боюсь за него, хорошо, если просто уволят.

— Ничего, Елизавета Тимофеевна, не волнуйтесь понапрасну, Борьку уже не переделаешь. Если он за четыре года на фронте не усвоил основ тактики боя с превосходящими силами противника, то теперь учить его поздно. Просто помочь надо уйти из-под обстрела. Я попробую его в одно малозаметное научное местечко устроить, ото всех этих идиотских дискуссий в сторонке. Пока в сторонке, за будущее не ручаюсь. Я, Елизавета Тимофеевна, сам с ним поговорю. Так, чтобы не обиделся, гонора чтобы его не задеть.

— Спасибо, Сережа.

— За что спасибо? Я еще ничего не сделал. Меня, Елизавета Тимофеевна, больше волнует сугубо личная жизнь. Вы говорите — загулял. Это что значит? У Вовки Горячева напивается, в покер зарплату проигрывает или, не дай бог, в политику ударился? Сейчас появились идиоты, обсуждают, теоретизируют.

— Да нет, Сережа, не то. Девица одна его подцепила. И сейчас, наверное, у нее. Я не против. Парень взрослый, ему нужно. Два раза нас ночевала, я же не возражаю. Только, по-моему он жениться хочет. Конечно, его дело. Я давно ему сказала, я со всякой уживусь.

— Она вам не нравится, Елизавета Тимофеевна? Откуда взялась?

— Да я толком не знаю. Из каких-то богемных кругов. Не то начинающий критик, не то театровед, литературовед. Есть такие профессии: знают как, а сами не могут. Борис ей голову закрутил стихами. И сам закрутился. Да не слушай ты меня. Стара стала, ворчлива. Девица как девица. Красивая, вроде не глупая. А мне кажется — чужая.

— Как звать?

— Ларисой зовут. И старше она Бориса года на три. Кажется, разведенная. Фу, самой противно, сплетничаю, как купчиха.

Борис пришел в первом часу. Елизавета Тимофеевна уже легла. Увидел Сергея, не удивился.

— Давно ждешь?

— Давно. С барыней по душам поговорили. Я вино принес, выпьем?

Выпили. 3акуски настоящей не было, Борис нашел в буфете мятные конфеты.

— Ну, расскажи, Борька, что у вас на Биофаке творится. С менделистами окончательно разделались? Впрочем, это ведь от тебя далеко. Физиология до генетики, как до формальной, идеалистической, так и до правильной, мичуринской, не касается. Или фрондируешь? С твоей анкетой только ярлыка идеалиста не хватает.

— Не выношу твоего цинизма. Я же биолог. Банда невежд и проходимцев во главе с параноиком уничтожают мою науку, в конце концов разрушают настоящее и будущее сельского хозяйства страны, губят хороших, порядочных, талантливых людей, а мне трусливо отмалчиваться? Я, мол, физиолог, меня не касается. А потом за физиологию возьмутся, тоже идеализм найдут. В физике уже нашли.

— Давай, давай, лезь с перочинным ножиком на бронепоезд. Что-то я не видел на этой исторической сессии, чтобы ваши генетики на амбразуру бросались. Разве что одноглазый Рапопорт за горло Презента схватил. Так это, прости за дешевку, как писал Александр Сергеевич, "спор славян между собою". А что касается "разрушения сельского хозяйства страны", то никакая наука его ни разрушить, ни спасти уже не может. Все, что могли, разрушили в двадцать девятом. Ты хоть бы барыню пожалел. Ей и так не сладко. Где твоя кандидатская зарплата? Как она на твои несчастные семьсот пятьдесят выкручивается? Смотрю, картины все продали.

— Молчи, Сережка, самому стыдно. Что я могу? Спасибо, с кафедры не выгнали. Защитить дали, работать в лаборатории позволяют.

— Пока не выгнали, скоро выгонят. Слушай, Борька, уходи сам, хочешь я тебя в ЦИУ устрою? Есть такое богоспасаемое учреждение на Кудринке: Центральный Институт Усовершенствования врачей. Вместо того чтобы сразу учить хорошо, помогают периферийным врачам вспомнить то, что они забыли или никогда не знали. Там совершенно нетипичный директор, вполне приличная баба, Вера Павловна Лебедева. Вдова такого старого большевика, Лебедева-Полянского, слыхал? И сама старый большевик, почему-то уцелела в тридцать седьмом. Я с ней по одному делу в ЦК общался, вроде друг другу понравились. Думаю, ассистентом какой-нибудь кафедры тебя возьмет, все-таки на тыщу больше платить будут. Язык у тебя подвешен неплохо, физиология врачам не бог весть какая сложная нужна. Говорят, в ЦИУ и оборудование неплохое. Делай, что хочешь, всем плевать. Глядишь, лет за пять докторскую сварганишь. Ну как, поговорить с Верой Павловной?