Александр Покровский - «...Расстрелять!» – 2

– Слышь, доктор, – взяли его в оборот пультовые зубры, старые капитаны-обормоты, – а ты гробы принял? Нашел их уже?

– Какие гробы? – не понял лейтенант.

– Так у нас же гробы есть, – сказали ему, – ты что, их никогда не видел?

– Нет.

– Ну, ты даешь. Пора бы знать.

– Да откуда он знает?! Это же по двадцать четвертой ведомости, где все железки; ведра там разные и остальная мелочевка; в разделе обитаемости, по-моему. Короче, доктор, нам положено на борт два разборных гроба. Для командира и замполита. Остальных так кладут, а этих – сам понимаешь. В девятом отсеке, в районе дейдвудного сальника, шхера есть, бойцы ее одиннадцатым отсеком называют. Я их там сутки назад на дежурстве видел.

Лейтенант явился в десятый отсек. На него любо-дорого было посмотреть; это был уже не тот потерянный лейтенант, который ни черта не знал: быстрый, решительный, с деловым видом, он спросил у вахтенного:

– Где тут шхера в районе дейдвудного сальника, одиннадцатый отсек, короче, откусить ему кочерыжку?!

Вахтенный подвел его и показал: вот.

Лейтенант полез в шхеру. За полчаса он облазил ее всю: исползался, измазался – гробов не было.

– Товарищ лейтенант, – спросил его вахтенный, – а чего вы там ищете, может, я знаю?

– Да нет, ты не знаешь, – страдал лейтенант, – здесь гробы должны быть. Две штуки. Не видел?

На лицо вахтенного в тот момент стоило посмотреть: он вытаращил и во все глаза смотрел на лейтенанта, как ненормальный.

– Г р о б ы???

– Да, гробы, разборные такие гробики, не знаешь? Две штуки. Работяги, наверное, свистнули. Они ж из нержавейки, вещь, короче, и собираются в две секунды: на замках.

Своим уверенным видом лейтенант доконал матроса, тот подумал: «А кто его знает, на замках…»

Еще полчаса они шарили вместе; проползли все: гробов не было.

На докладе командир спросил лейтенанта:

– Ну что, доктор, врастаешь? Как идет приемка? Лейтенант вскочил, покраснел и, от волнения спотыкаясь, зачастил:

– Принято на шестьдесят процентов. Пока не хватает только гробов.

– Не понял, доктор, чего тебе не хватает? – спросил командир.

– Гробов, товарищ командир. Они по двадцать четвертой ведомости, разборные такие, они в десятом отсеке позавчера в шхере лежали, в районе дейдвудного сальника.

– Что за черт, – оторопел командир, – чьи гробы?

– Ваши, товарищ командир, с замполитом. Остальных так кладут, а вас с замполитом – сами понимаете. В районе дейдвудного сальника.

– Понимаю, – сказал командир, – ты сядь, лейтенант.

Командир повернулся к механику:

– Все ясно. Это твои пультовики, больше некому. Ну, дивные козыри, я им жопу развальцую!..

Лейтенант Саня Котин жил спокойно до тех пор, пока его квартирной хозяйке, глубокой старушке, не захотелось зарезать свою корову.

Почему-то наше гражданское население уверено, что лейтенант русского флота может зарезать кого угодно. Даже корову.

Старушка обложила Саню по всем правилам классического измора: она не давала ему ни спать, ни жрать, ходила за ним по пятам, ворковала в спину, и деться Сане было некуда; путь у него был один – к корове.

– Ми-ла-й, – шептала она ему страстно, – а я тебе и печеночку зажарю, и котлетки сделаю, а ты уж уважь, завали родимую.

Лейтенант Саня не испытывал ни малейшего желания «завалить родимую», да и не мог испытывать. Он даже муху на стекле не способен был «завалить», не то что корову. Однако однажды на очередное старушечье обхаживание он как-то неожиданно для себя кивнул и сказал:

– Ладно, завалим.

На корабле Саня места себе не находил до тех пор, пока не поделился кровожадными старушкиными наклонностями со своим лучшим другом минером Петей.

– А бутылку она поставит? – спросил быстро Петя.

– Поставит, – ответил Саня.

Стоит заметить, что минер Петя за бутылку мог брата родного завалить.

– Вместе ее сделаем, – заявил в возбуждении Петя и тут же для тренировки схватил кортик и принялся тыкать им в дверь, разжигая в себе убойные страсти.

– Слушай, – остановился он вдруг, – а где у коровы сердце? Справа по курсу или слева?

– Слева… наверное…

– Так, значит, слева, – задумчиво вычислял что-то Петя, отводя руку и нацеливаясь.

– Ну да, – сказал он, соображая, – конечно же, слева… Если поставить ее на задние лапы… это будет слева… м-да… А рога у нее есть?

– Есть.

– А вот это нехорошо, – сказал Петя и заметно охладел к кортику, – так дело не пойдет. Надо что-то другое придумать.

– Ладно, – сказал он после непродолжительного молчания, – мы ее по-другому кокнем, собирайся, пошли печенку жрать. Жду у трапа через пять минут.

Дома у старушки Петя хамски предложил ей сперва выставить бутылку, мотивируя свое желание поскорее с ней встретиться тем, что перед убийством всегда нужно слегка тяпнуть.

Старушка на радостях выставила не одну бутылку, а целых две. Друзья слегка тяпнули, посидели и совсем уже было отправились спать, когда бдительная старушка напомнила им, что хорошо бы приступить к корове.

– Ах, да, – сказал Петя. полностью сохранивший совесть и память. – сейчас мы ее…. это… кокнем… Где-то у нас тут было… секретное оружие?.. – с этими словами Петя, покопавшись в портфеле, выудил оттуда ПТ-3.

Пт-3 – это патрон, содержащий два с половиной килограмма морской взрывной смеси. Им у нас плавучие мины подрывают.

Друзья захватили патрон и отправились в сарай. К корове. Сначала они пытались вставить ей патрон… гм… в район хвоста, чтоб взрывной волной (глубокое Петино убеждение) ее развалило на две равные половины.

Вставить не удалось не только потому, что корова возражала, но и потому, что отверстие было расположено слишком неудобно, даже для такого энтузиаста своего дела, как Петя.

Против того, чтобы привязать патрон к коровьему хвосту, неожиданно энергично принялся возражать Саня, у которого к двум часам ночи открылось второе дыхание.

Пристроили патрон на рогах, Петя уверял, что и таким макаром идея развала буренки на две равные семядоли реализуется полностью.

Вскоре сарай заполнился шипеньем бикфордова шнура на фоне меланхолических вздохов благородного животного.

Друзья покинули сарай тогда, когда убедились, что все идет хорошо.

Взрыв потряс галактику. С дома старушки, как по волшебству, снесло крышу; от сарая осталась одна только дверь, а от коровы – четыре копыта.

Мясо же ее, распавшись на мелкие молекулы, засеяло целый гектар.

Гена-янычар…

Он был командиром атомной лодки – атомохода. Небольшого роста, толстенький, он все время прихрамывал. До конца жизни его мучил тромбофлебит. И еще у него была ишемическая болезнь сердца. Он задыхался при недостатке кислорода,