Александр Покровский - «...Расстрелять!» – 2

Жены мерзнут на КПП. Скорее бы эта бодяга кончалась…

Жена… Непривычно как-то… Тепло. Жена. Щека к щеке… Вспомнил – моя жена… Почему-то смотрится в сторону. Наконец-то получилось: теперь смотри по-человечески – в глаза. Говорим, говорим…

Смеяться пока не получается… а вот, получилось… Автономка кончилась…

Пошла погрузка. Пять «камазов» продовольствия. Горы коробок. Ни спать, ни жрать – грузить! До упора! Упор у нас раздвижной, чтоб ему…

Давай, давай, славяне! Нада! Навалились, оно провались!

Ящики, ящики… ящики…

– Меш-киии! Мешки наверх! Банки… Пакеты… Сахар по палубе… за ним мясо – в грязь, потом пойдет па котлеты…

– Дер-жи! Кто в ЛЮКЕ?!! Какая сука на подаче?!! Семь ящиков с сахаром на одной веревке.

– Порвется же!

– Не порвется, закидаем по-быстрому – и спать! Чуть не улетел вслед за ящиками.

– Па-ра-зи-ти-на! Гробнуться захотел?!! Семь ящиков сахара – сто пятьдесят кило.

– Эй, наверху, полегче!

– Не держат, суки!

– Перестаньте бросать!

– Я кому-то по роже сейчас настучу!

Сахар по палубе. Пачки хрустят под сапогами; банки, пакеты, почки, рыба, компот – все это летит вниз, падает, бьется.

Наколотый компот не идет из банки – замерз. Черт, пить хочется. Куда его теперь, наколотый? За борт!

– Куда бросил?! Отогреть же можно – поставил на трас (трансформатор) – и пей!

– Не сообразил.

Погрузка. Всего будет пять «камазов», закидаем – и спать! Спать…

День с похмелья. Он еле открывает свои мутные глаза. Хоть спички вставляй.

Полярная ночь. Рассвет в двенадцать, а в два уже темень.

Небритый. Бритый – значит, выспавшийся. Снег валит. На пирсе гора мусора, занесенная снегом; затоптанные коробки – погрузка идет.

– Давай! Что стоим? Навались, ребята, скоро кончим!

– Когда кончим! Конца не видать.

– Наверху! Заснули, что ли? Сволочи, там же нет никого! Все разбежались. Петров, ядрена корень!

– Да что я, один, что ли, здесь буду, чуть что – сразу Петров, а все спят в каютах, как сурки.

– Михалыч! Играй большой сбор! Нужно пройтись по каютам и шхерам! Пинками поднимай…

В каюте кто-то лежит; темно, как у негра… с пакетника клювик сняли, сволочи, чтоб их не беспокоили. А мы их без света, за ноги – и на палубу…

– Почему спим?!! Там люди уродуются, а у тебя здесь лежка? А ну встать!

На пирсе груда мусора, а завтра – в море. Любовь к морю прививается невыносимой жизнью на берегу.

– Почему сбежали с погрузки? Почему, я спрашиваю?! Так, в трюм его, и чтоб только уши торчали!..

– Боль-ша-я-при-бор-ка!

– Внимание по кораблю! Пришла машина за мусором! Вынести мусор!

– «Вы-ни-ма-пие, вы-ни-ма-ние», эй, страшилище, вынеси мусор…

– Говорят, за пять автономок теперь орден дают.

– Это уже пять лет говорят, пусть они его себе на жопу повесят, а моя и так блестит…

…Ночью матросы напились и подрались. Утром пришел командир. Он вчера тоже успел – пьян капитан. Кэп у нас с недавних времен инициатор соцсоревнования. И вот теперь инициатива попала в руки инициатору. Повел моряков на гауптвахту. Как бы их там на губе вместе не оставили – еле лыко вяжет. Прямо из отличников БП и ПП [7]– в алкоголики; из алкоголиков – в отличники. Такое у нас бывает – флотская метаморфоза. А что делать? Не придумали еще средства для быстрого снятия автономки с организма, Спирт – самое надежное дело. Командир не спал всю автономку – вот теперь и отходит, нервы. Долго сжимало – теперь резко отпустило, обычное дело…

Вечером наука прибыла – целых три орла. Этих будем катать.

Почему-то пьяная наша наука. Но языком, язва владеет; ишь ты, «научно-ис-седовательский», выговорил.

Красавец мужчина. Исседователь! Нансен-Амундсен. Ис-седовать нас сейчас будет. Покоритель Арктики.

Не упал бы по трапу, хороняка. На палубе скользко – говяжий жир, – не упал бы. Умрет еще на боевом научном посту, не доделает труд всей своей жизни.

Наш благополучно вернувшийся с губы в меру пьяный капитан встретился в центральном с в меру пьяным ученым.

– Выкиньте его наверх, только пьяниц нам не хватало… выкиньте…

– Па-чу-мууу? Я прибыл с научными целями… свяжите… меня с… этим… как его… ну, этим…

– Сейчас свяжу, только штаны сниму и свяжу. Разрешите обхезаться в вашем высоком присутствии…

Растащили, а то б побил капитан науку по роже… Через какое-то время в центральном появляется никому не известный капитан:

– Товарищи! Холодилку сделают, или мы сорвем эти мероприятия!

– А ты кто такой? – оживает командир первого дивизиона.

– Я из штаба.

– Значит, только проснулись и сразу к нам?

– Товарищи! С кем я могу здесь договориться!

– С кем угодно, только не со мной. Я – пустое место, я спать хочу… лучше бы мы не приходили… лучше б сдохли сразу…

Той же ночью мы ушли в море… Какое счастье…

Свинья Машка с образцового подсобного хозяйства, предназначенная в конце концов для улучшения стола личного состава, белесо взирала на вылезших из «газика» людей.

Через всю спину у Машки шла надпись: «Северный флот». Надпись была нанесена несмываемой зеленой краской. Надпись осталась после очередного переназначения Машки: в свое время Машку пометили, она должна была добавить в дыхание прибывшей комиссии Северного флота запах перевариваемых отбивных и помочь ей, комиссии, правильно оценить сложившуюся кругом ситуацию.

Но в случившемся ажиотаже, среди мата и судорожных приготовлений, тогда все перепутали, отловили другую свинью, и Машка отпраздновала свое совершеннолетие, а когда пришло время доложить: ««Северный флот» опоросился», – присутствующим не нужно было объяснять, где искать эти сладкие попочки.

Солнце весело играло на вершине навозного холма. Машка втянула воздух и хрюкнула навстречу очередной комиссии. Этот волшебный звук в переводе со свинячьего означал «Становись», и рядом с Машкой мгновенно обозначились двенадцать нетерпеливых поросячьих хвостиков.

В один момент Машка оказалась на земле, и поросята, завизжав и на ходу перестроившись в две шеренги, бросились к ее соскам.

После небольшой трехсекундной давки, которую можно было бы сравнить только с вбрасыванием в общественный транспорт, обе шеренги упрямо трудились.

Перед начпо и комбригом, прибывшими обозреть образцовое подсобное хозяйство, открылась широкая, мирная сосательная картина.

Комбриг улыбнулся. Начпо улыбнулся вслед за комбригом. Улыбка начальства передалась по эстафете и украсила полусогнутый личный состав подсобного хозяйства.

– Хороши! – сказал комбриг и ткнул пальцем. – Этого.

– Да, – сказал начпо и тоже ткнул. – И этого. Светлее майского дня сделалось лицо заведующего,

когда он оторвал и поднес начальству двух визжащих поросят для утверждения принятого начальством решения.