Александр Покровский - Калямбра

Значит, Лис может менять свой возраст. Если у него вообще есть возраст.

«Надо бы его об этом спросить!» – подумал я, и в это мгновение на меня уставился глаз.

Желтый с черным зрачком. Он приблизился. Это был глаз совы. Но он не мигал. А потом из-под него высунулся раздвоенный язык.

Змея!

Я немедленно отпрянул, волосы встали дыбом, и я бросился бежать.

Эта тварь легко двинулась за мной.

– Лис!!! – орал я, и звук не шел из моей груди. – Лис!!!

Рот открывался, но крика не было. Я бежал по коридору. Длинному, узкому. И все время сворачивал в бесчисленные двери.

Она гналась за мной.

И по дороге росла. Это была уже большущая гадина. Двери она просто вышибала: бах! – и дверь в щепки. Бах! – веером в стороны.

– Лис!!! – кричал я, потому что уже задыхался, не в силах бежать. Я обернулся и увидел голову этой дряни.

Нет! Не одну голову – этих голов уже было много. Я ударил кулаком по ближайшей, и кулак мой стал пластилиновым. А потом и вовсе отвалился.

И змея ринулась мне в лицо, я. я закрылся остатками руки и почувствовал укус – боль пронзила меня всего. Еще и еще укусы – и кровь уже течет по рукам и по телу.

Тут и появился Лис.

– За мной! – крикнул Лис и поволок меня за собой. Мы прошли стену насквозь, а потом еще и еще сквозь стену.

– Лис!!! – кричал я, а может, мне это только мерещилось.

Все! Змея отстала, а мы упали с ним на траву, шумно дыша.

– Что это было, Лис? – спросил я, когда речь моя стала связной.

– Ничего особенного. Просто шутки Саиба, – Лис казался абсолютно спокойным. – Как-то я про него забыл. А он нападает тогда, когда меньше всего ожидаешь.

Теперь Лис занялся моей рукой. Вернее тем, что от нее осталось. Он провел по ней лапой. Боль исчезла, кровь перестала течь, а потом… рука отросла.

– Как это?

– Так! – сказал Лис. – В этом измерении вы дома, и вас тут легко восстанавливать.

– То есть ты хочешь сказать, что сон – это и есть наше настоящее?

– Сон, – улыбнулся Лис, – это настоящее, прошлое, будущее. В нем все существует так, как и должно существовать – одновременно. Тут не надо ждать завтра, можно в нем находиться. И для создания плоти очень удобно.

– А почему я кричал, а крика не было слышно?

– И не обязательно, чтоб было слышно. Важно, чтоб ты только подумал.

– А как же мы прошли сквозь стены?

– Как обычно. Вытянули все свои атомы с одну линию и прошли в межатомном пространстве сначала штукатурки, потом кирпича.

– И я. тоже вытянул все свои атомы?

– Иначе бы Саиб тебя сожрал.

– То есть, все это было на самом деле?

– Да! – Лис, казалось, уже устал от моей несообразительности. – Сон – это на самом деле. Ты никогда не слышал про смерть во сне? Люди ее еще называют легкой. В ее легкости мы сейчас чуть-чуть не убедились.

– И что теперь?

– Теперь, – сказал Лис, – ты снова заснешь. И никто тебя не тронет. Я послежу за этим.

С этими словами он провел лапой по моему лицу, и я немедленно стал совсем маленьким, оказался в постели, веки мои сейчас же сомкнулись, чьи-то заботливые руки подоткнули мое одеяло, и кто-то, напевая, наклонился надо мной и поцеловал в щеку.

– Как там твое зерно? – спросил я Лиса сразу же, как только он появился.

– Зерно? Какое зерно? – Лис, казалось, ничего не помнил.

– То, которое должно было прорасти?

– Ах, это! – равнодушно протянул он и добавил, зевнув: – Проросло, бедняжечка! Куда ж ему деться! Сначала оно, конечно же, немножечко повоображало себе Бог весть что, а потом и проросло. Зерна иногда такие манерные!

– А если б оно не проросло?

– Как это? Есть же закон: если что-то не получается сразу, а ты старался изо всех своих сил, то надо оставить это в покое – оно само сделается. Вот! А видел бы ты, как я подкладывал это зерно одному зерновому академику! И как он потом скакал от радости! Просто как бушмен вокруг костра! Кстати! Давно подозревал, что в изъявлении радости академики очень похожи на бушменов! Ах, какое верное наблюдение!

Лис вдруг замолчал. Казалось, он к чему-то прислушивается.

– А хочешь, сейчас побываем на суде над правителями? – спросил он неожиданно.

– А что это будет Страшный суд?

– Ну, для правителей он, может быть, и страшный.

– А почему этот суд только для правителей?

– Остальных судить – только время тратить. Так что, полетели?

– Полетели, – сказал я.

Не знаю, что на языке Лиса значило «полетели», но только в ту же минуту мы оказались за шторой в большой зале старинного замка. Было зябко и очень не по себе, а сводчатые потолки там так высоки, что могли бы поспорить с потолками в соборе. Я огляделся. А может, это и был собор.

– Это собор? – спросил я у Лиса шепотом. Я почему-то стал говорить шепотом.

– Это судный замок! – так же шепотом проговорил Лис. – Тут и происходит суд. Сейчас начнут.

Зал между тем наполнялся народом. Люди входили молча и молча выстраивались вдоль стен. Мрачные высокие своды ловили на себя блики от огромного камина, а тысячи свечей освещали те закоулки, до которых свету от огня в камине было не добраться.

Я тихонечко разглядывал людей, стоящих в зале. То были мужчины и женщины в богатых старинных одеждах, украшенных драгоценностями. Их головы венчали короны.

– Юлий Цезарь! – воскликнул кто-то громовым голосом. – Сын Филиппа Александр! Эдуард Четвертый! Герцог Глостер, Ричард Третий!

– Кто это? – спросил я шепотом у Лиса.

– Городор! – прошипел он. – Главный судья!

Я высунулся из-за шторы и увидел высокого сурового старца. Он сидел за огромным столом на возвышении. Седые волосы его разметались по плечам, а от его голоса шли мурашки по коже.

– Ричард Второй!

– Зачем он произносит их имена? – спросил я тихонечко у Лиса.

– Это перекличка! У них сначала всегда перекличка, а потом суд над новеньким. Все должны быть, – прошелестел Лис.

– Екатерина Первая!

Я выглянул из-за шторы. Екатерину Первую я не увидел, зато мне вдруг показалось, что лица всех этих королей и правителей то приближаются ко мне, то удаляются, и по мере приближения они меняются, начинают обрастать шерстью или чешуей, и вот уже из королевского воротничка торчит голова кабана, рыло свиньи или голова гадюки.

А потом они удаляются, и чешуя и шерсть снова становятся лицом. Жуткий холод пронзил меня.

– Что это? – спросил я у Лиса изменившимся голосом.

– У них меняется сущность! Близок суд, и сущность это чувствует! – сказал он мне.

– Уинстон Черчилль, благородный граф Мальборо!

– А вот и новенький! – сказал Лис.

– Как это новенький? Он же давно умер! – едва вымолвил я от нахлынувшего ужаса.

– Ничего подобного! Он умер сегодня! Умер – и сразу на суд! Эка, знаете ли, незадача! Вот так мучаешься, правишь, правишь, думаешь, что тебе все можно, а потом – пожалуйте с потрошками! Тут все вспомнят – и мысли, и чувства! Вон, кстати, полетела мысль! – Лис указал на какую-то беленькую веточку. – Да какая глубокая, раскидистая мысль! – продолжал он, сопровождая ее полет взглядом.