Александр Покровский - Робинзон. Инструкция по выживанию

Робертсон врывается в квартиру – там Рустамзаде.

– Ну, чего там? А? – спрашивает Рустамзаде, он видит, что что-то случилось. – Ну? Что стряслось во Вселенной? Умер кто-то из высшего командования или съели твой завтрак?

– У нас водка есть?

– Спирт есть. кажется. Шило. где-то было. Да что стряслось-то?

Робертсон проглатывает стакан разбавленного.

– Ну?

– Она замуж вышла!

– Когда?

– Только что!

– Что значит «только что». Полчаса назад, что ли?

– Нет. Два дня назад.

– И?

– И уехала!

– Написала?

– Мать сказала! Ничего она мне не написала.

– А-а-а… так я ж тебе говорил. – начинает Рустамзаде, а потом осекается. – Черт! Еще выпить хочешь?

Робертсон мотает головой.

– И правильно! Не надо нам пить! Зачем нам пить! Совершенно незачем! Давай чего-нибудь скушаем? А? Яичницу? А? Я мигом! Только за яйцами в магазин сбегают. Ладно?

Рустамзаде хочет уйти, но сомневается какое-то время – ему не хочется оставлять Робертсона одного.

– Я сейчас! Ладно?

Вылетая из квартиры, Рустамзаде шепчет: «Чуяло мое сердце! Эх, Саня, Саня. Ну ничего! Мы это сейчас поправим.»

Звонок в дверь – Робертсон открывает. На пороге Света.

– Саша, можно к тебе?

Тот молча распахивает дверь.

И вот они уже сидят на диване, его голова на ее коленях, она ее гладит и приговаривает:

– Все будет хорошо. Ты такой маленький, Саша. Очень маленький. И волосы у тебя мягкие. Приятно. Во рту сладко. А я в первом классе с мальчиком дружила. Мы с ним мороженое ели. Он мне всегда давал первой облизать. А потом мы вместе дрались. Со всеми. Портфелями. А пусть не лезут.

А вот они уже лежат в постели. Она его целует, целует, лицо, шею. Он отвечает, но робко. А потом она водит пальчиком по его носу, губам, закрытым глазам и смеется тихонько.

Лодка, пирс, последний день отдыха, и все вереницей идут на корабль, тащат какие-то вещи свои.

– Степаныч, ты чего тащишь?

– Так, всякую ерунду!

– Чего у тебя там, камни, что ли?

– Варенье!

Настроение у всех приподнятое – отдохнули. Старпом на мостике, смотрит вниз. На мостик поднимается мичман. Это тот самый мичман, что в море фотографировал американцев.

– Анатолий Иванович, разрешите на мостик?

– А?

– На мостик прошу разрешения!

– А-а-а. Савельев? Ну поднимайся. Чего тебя на мостик потянуло?

– Так ведь видно отсюда. Хорошо! И воздух здесь вроде лучше.

– Лучше. – размышляет старпом, на него глядя.

– Дышится!

– Дыши. – говорит старпом, а потом неожиданно для самого себя добавляет: – в последний раз!

– А чего это в последний-то раз, Анатолий Иванович? – весело говорит мичман.

– А того, Савельев, что мы тебя в Гаагский трибунал передать должны! – старпом сказал, и вроде как сам удивился.

– Как это? – осекается мичман.

– Так! Бумага пришла. Командир сейчас в дивизии.

– Ну!

– Звонил оттуда. Готовься.

– Чего это, Анатолий Иванович?

– Чего? Ты в прошлый раз фотографировал вертолет?

– Я?

– Ну ты ж у нас все фотографируешь!

– Вертолет?..

– Ну на прошлом выходе в море.

– На прошлом?..

– Ну да, натовский вертолет. Си-кинг!

– Си-кинг.

– Ты совсем, что ли, ничего не помнишь?

– Я?

– Ты!

– Я помню, фотографировал. кажется.

– Они еще над палубой нашей зависли и из своего фотоаппарата нас щелкали.

– Да.

– А ты притащил свой аппарат.

– Свой.

– Со вспышкой.

– Со вспышкой.

– Ну вот. Снял ты его и в лодку спустился, а мы с командиром остались стоять.

– Остались.

– Ну и упал он.

– Кто?

– Вертолет от вспышки твоей совсем ослеп и в море упал.

– Как упал?

– Покружил, покружил – и в воду!

– В воду.

– Теперь требуют тебя.

– Куда?

– В трибунал.

– В Гаагский?

– Ну! Командир по этому поводу сейчас в дивизии.

– И чего ж теперь будет, Анатолий Иванович? – Савельев не на шутку разволновался.

– А черт его знает, – буркнул старпом. – Пока только продаттестат на тебя приказано выписать.

– Продаттестат.

Весть о том, что Савельев с помощью вспышки утопил натовский вертолет, немедленно облетела корабль.

В этом деле участвовали все. Мичман Степаныч сейчас же нашел Савельева, с чувством его обнял, расцеловал во все щеки:

– Ты не боись, Савелич, семью твою не оставим. Поднимем детей!

– Я.

– Воспитаем сына! Ты Маше своей письмо написал? Нет?

Письмо писали все. Усадили Савельева в столовой личного состава, и началось:

– Я не знаю, что писать.

– Пиши! Дорогая Маша! Пишет тебе твой любимый муж! Меня тут посылают выполнять задание государственной важности. И не будет меня лет пять-восемь!

– Да чего вы? Ему больше трех не дадут!

– Дадут меньше – напишет, что справился с заданием!

– Да не дадут ему меньше.

Тут же протискивается к Савельеву начальник продовольственной часи:.

– Савельев здесь?

– Здесь!

– За продатестат распишись! Вот здесь! Расписался? Давай ко мне.

– Зачем?

– Сухой паек получать!

Выдавали сухой паек Савельеву с особой тщательностью.

– Савельев! Ты все проверил?

– А зачем ты мне сухую картошку даешь?

– А другой у меня нет. В банках есть, по три кило. А сухая легче.

Кто-то притащил банку варенья:

– На, Савелич, варенье держи.

Кто-то принес шерстяные носки:

– Там зимой, в Гааге, жутко холодно.

Степаныч принес тельняшку с начесом:

– Савелич! С начесом! Моя! Личная! Ты там военно-морской флот! Не посрами!

В конце всего на пирсе появился командир. Савельев немедленно направился к нему:

– Товарищ командир, мичман Савельев! Товарищ командир, разрешите обратиться?

– Да!

– Говорят, вы по моему поводу в дивизию ходили?

– По вашему?

На помощь командиру пришел старпом:

– Это по поводу того, что Савельев, фотографируя натовский Си-кинг, ослепил его, и тот упал в море.

Командир смотрит на старпома с возрастающим интересом:

– И?

– Савельева теперь в Гаагу требуют. В трибунал. Года три получит, я думаю.

– Ах вы, значит, Савельев, по этому поводу ко мне обращаетесь?

– Так точно!

Командир думает, потом говорит:

– Так я же только что добился вашего освобождения!

– Товарищ командир!

– Да!

И немедленно на корабле возник праздник, и все ходили и поздравляли друг друга с освобождением Савельева.

Лодка уходила в автономку в 4 утра. Солнце (все еще полярный день). Тишь, красота, сопки вокруг, два буксира суетятся, помогают, командир на мостике, скалы, море – очень красиво.

Если смотреть на это дело со всех сторон – то это очень красиво.

Старпом появляется на мостике.

– Ну как, Анатолий Иванович? – спрашивает командир.

– Все нормально.

Старпом улыбается. Он вчера уходил из дома – девчонок в постель было не загнать. Облепили папу, не выпускали.