Инесса Ципоркина - Мир без лица. Книга 2

— Кстати! — ворчит Мулиартех. — Если уж наши дела здесь окончены, не пора ли двигаться дальше?

Пора. Куда бы мы ни пришли, «нам пора» наступает мгновенно. Мы летим через мир Марка, словно пули сквозь живую плоть. И не замечаем ни того, что происходит с нами, ни того, что происходит с этим миром. Но так больше продолжаться не может. Если мы не остановимся сию минуту, мы не остановимся вообще никогда. И пробьем эту реальность навылет, вместо того, чтобы познать ее и… вылечить.

— Не пора! — категорично (а если быть честной, то попросту сварливо) заявляю я. — Два невыспавшихся, голодных и усталых человека — это ровно на два больше, чем мы можем себе позволить в пустыне… как она, кстати, называется?

— Мы называем ее просто Внешней Пустыней или Пустыней За Оградой, — отвечает бледный и несколько очумелый после сантерии отец Франсиско. — Другого названия у нее нет.

— Так вот, на дорогах Внешней Пустыни нет ни кроватей, ни умывальников, ни жареной свинины. А здесь — есть. Все, кто нуждается в еде, мытье и нормальном сне, тут и останутся. А все, у кого шило в… хвостовом плавнике, могут отправляться вперед, зайти подальше в пески и посмотреть, так ли ужасна наша участь, как я распинаюсь!

Теперь надо бросить многозначительный взгляд на бабку и смотреть, пока она не отведет глаза. Причем пристыжено.

Отведет, она, как же. Таращится на меня с такой гордостью, словно я ей Ирландию обратно отвоевала.

— Ну, Адочка, — мурлычет она, — уела старуху!

Все равно. Пусть говорит, что хочет. Марк и Фрель должны отдохнуть. Мы и так много на них навалили. А пустыня не пощадит ни людей, ни нас. Чем-то она меня пугает, эта пустыня. Чем-то помимо отсутствия воды.

Ах ты дрянь!

Все-таки мы, женщины, никакие бойцы. В минуту опасности нас захлестывают эмоции. Ярость наша выглядит так, словно на наших глазах кот-ворюга обгладывает гуся, любовно зажаренного и украшенного к приходу гостей петрушкой и подрумяненными яблочками. И вот, пожалуйста: зеленые веточки киснут на полу в лужах пролитого жира, потоптанные яблочки бесформенными комками украшают некогда чистую кухню, а золотую хрустящую грудку покрывают рваные кусаные раны. Если сейчас в дверь позвонят — кот останется жив. Но если у хозяйки хотя бы пара минут в запасе, велика вероятность, что она встретит визитеров с кошачьим трупом наперевес.

Разгневанной женщине недостает понимания: противник может быть опасен, а уже причиненный ущерб может увеличиться во много раз. Даже если противник — всего лишь кот без связей в высших сферах.

К горлу подкатывает черная волна гнева, но я осаживаю себя: прекратить! У этого штукаря тысячи фортелей в запасе. Он умело притворился Нуддом. А где сам Нудд? Вот о чем думать надо! Не о мести за очередной обман!

— Где сильф? — отрывисто спрашиваю я. Видар начинает глумливо хихикать. Фу, какая дешевая провокация. Умение глумливо, злорадно, ехидно, издевательски, презрительно ухмыляться, хихикать, ржать, посмеиваться людям доступно едва ли не с рождения. И они совершенствуют его всю жизнь, отыскивая больные точки на душе собеседника с неподражаемой меткостью. Видару в жизни не состроить такой рожи, на какую способна моя бабуля или моя шефиня. Уязвить меня? Молод ты меня уязвлять, плод ты фантазии!

— Не трать время. Скажи — и перейдем к военным действиям.

— А если не скажу?

— Все равно перейдем. — Я помолчала, собирая разбредшиеся стада аргументов. — Да знаю я, знаю, что ты надеешься продать мне эту информацию. Задорого. Только я и так понимаю, где он. Не в замке, потому что его в подземелье не удержишь. Его вообще нигде не удержишь — после того, как он вспомнит, кто он есть. Вот и получается, дорогой мой доисторический хитрец, — вздыхаю я с такой материнской жалостью, что Видара передергивает, — что есть только одно место, где Нудд может быть.

— И где же? — Он еще трепыхается, он старается держать лицо, древний и вечно молодой интриган, ждущий, когда же наступит его время, его золотой век, обещанный после того, как вся божественная элита сгорит в огне Рагнарёка… Дивная эпоха второстепенных богов. Смена состава.

— А вот этого я тебе не скажу. — Я уже открыто смеюсь. — Если угадаю — будет тебе сюрприз, мальчик. Ты первым не захотел ПРОСТО ВОЙНЫ. Вашей исконной войны богов, со смешными хитростями, с водевильными переодеваниями, с плутовством в духе Локи, с детскими шалостями… Ты захотел войны ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ. С подлостями, интригами, шантажом и подкупом. Чтобы не знать, с кем разговариваешь — с верным человеком или с предателем. Ты можешь принять любое обличье и бегать вокруг меня в образе крестьян-трактирщиков-болотниц…

Лицо Видара ничего не выражает. Он понял, какие будут правила.

— …а я могу пойти в любую сторону и предпринять любые действия, потому что законы чести мне неведомы, я не презираю низших божеств, я не благоговею перед высшими и Рагнарёк для меня не гибель, а просто… — я неопределенно повожу рукой в воздухе, — …шанс испытать вот это.

И я достаю из воздуха совершенно неотъемлемый атрибут этого мира и этой беседы. Меч. И конечно же, магический и неотразимый.

Клив-Солаш [30] «Меч Солнца, Меч Света» — меч легендарного короля Ирландии Нуаду Серебряная Рука, представителя племен Богини Дану, который невозможно было отразить. Одно из сокровищ четырех племен богини Дану. Также отождествлялся с более поздним Экскалибуром — прим. авт. , по идее, должен быть гигантской железякой с вычурным орнаментом от режущей кромки до самого яблока [31] Противовес на конце рукояти — прим. авт. . Я могла бы, скажем, эффектно на эту железяку облокотиться. Но не более того. Не знаю, отчего ЭТО влезло мне в руку. Я и не знала, чем закончу фразу. Собиралась ляпнуть что-то про конец игры и возвращение в реальность. Но, видать, высшие силы, которые здесь истинные хозяева, не желают, чтобы Видар надеялся на мое убытие в иные миры.

Оттого-то мне прямо в ладонь и лег удобный, словно джойстик, черен, пальцы сжались и лангет [32] Небольшой щиток для защиты большого пальца — прим. авт. прикрыл большой палец. Меч поместился в руке удобнее театральной сумочки. А весил примерно столько же. Впрочем, все без толку. Фехтовать я не умею и не уверена, что жалкие познания о холодном оружии, наспех усвоенные в коротком туре по замкам Европы, дадут мне хотя бы пару минут отсрочки, если начнется бой. ЕСЛИ начнется.

Я врушка похуже любого Локи. Я галерейщица, я покерщица, я интриганка. Я разговаривала с грузчиками, дизайнерами, коллекционерами и помощниками министров. Я клялась и умоляла, я блефовала и гнула пальцы. Я лгала, лгала, лгала десятилетия напролет. Я — женщина, наконец. Мне не привыкать дурачить мужчин.