Инесса Ципоркина - Мир без лица. Книга 2

И ведь не жалко нисколько! Было. Если бы мне… а сколько времени прошло с момента, как я увидела свою «сестру из Ростова»? Дни? Часы? Сон длится минуты три, вся история вселенной поместится в эти минуты, а уж несколько дней блужданий по Мидгарду-Утгарду — и подавно. Словом, если бы до встречи с сильфом мне предложили закрыть комнату с игрушками на три оборота ключа и идти путем сукиной дочки, не склонной к пустым мечтаниям… Да сделайте такое одолжение! Мидгард и Утгард земного мира не намного опасней выдуманных, на их территории экстрима всем хватит. К чему отвлекаться на фантастические берега, притягательные, но недостижимые?

Но я же достигла небывалых берегов, карту которых видела на внутренней стороне век! Я погрузилась в загадки, порожденные подсознанием втайне от разума. Я не решила ни одной, потому что загадки оказались мучительными. И разум запретил мне рисковать собой. Трусиха ли я, отказавшаяся от прозрения? Умница, остановившаяся вовремя? Слепая, не разглядевшая сокровищ в темной пещере Али-бабы? Да какого черта!

Раздраженно встаю и топаю в ванную. У меня такое чувство, что мое реальное тело не мылось в горячей воде невесть сколько дней. Хотя оно и не посещало островов моря Ид. Оно, наверное, на автопилоте пришло домой из странной квартиры, где невиданные существа загипнотизировали меня и увели с собой мою душу, село у окна на табуретку и тихо-тихо просидело до вечера, глядя в окно на зеленеющие дворы, отмечая признаки угасания лета, все еще полновесного, знойного, удушающего.

Теперь это тело нужно хорошенько вымыть, распарить усталые от спанья на сене и на земле кости, накормить человеческой пищей, уверить, что оно никогда не носило средневековых платьев, синих, словно надвигающаяся летняя ночь… А это еще кто?

В моей ванне сидит синий, как та самая летняя ночь, мужик. И смотрит на свои колени, между которыми медленно и как-то неохотно лопается соединительная пленка, как будто раньше они были сращены в… Да это же фомор! Он похож на приятелей Нудда. Но я его не знаю.

— Извини! — отрывисто произносит незнакомец, без всякого смущения вылезая из ванны мне навстречу. В чем мать родила, между прочим. Я успеваю бросить нескромный взгляд: что, он весь целиком синий? — и выпрыгнуть в коридор. Визжать? Звать на помощь? Почему-то кажется, что поднимать крик не стоит.

— Я Морак, брат Морка! — поясняет мужик, выходя из ванной целиком одетым. Я понимаю, что на самом деле он голый, потому что за три секунды не оденешься, даже если есть во что. Значит, одежда иллюзорна, а мужик не иллюзорен, часом?

И вообще. Как будто быть братом какого-то Морка — наилучшая рекомендация, дозволяющая плескаться в чужих ваннах!

— Вы с Мулиартех, Адой и Морком отправились вместе с провидцем куда-то далеко, — терпеливо разъясняет мой нежданный гость. — Так далеко, что бездна вас потеряла. Нудд и Гвиллион тоже исчезли. То есть они как бы есть, но их как бы и нет…

— Они все в море Ид, — машинально выпаливаю я.

— А где это — море Ид? — на лице Морака такое изумление, словно я заговорила на мертвом языке, да так бойко!

Пришлось вернуться вместе с любопытным визитером в кухню и завести длинный рассказ о том, что такое море Ид и почему ушедшие в плаванье по нему как бы есть, но их как бы и нет…

Дошел, конечно, черед и до рассказа о моем предательстве.

Я не стараюсь спрятаться за словами. Я предала и бросила всех, кто мне доверился. Даже Нудда, которому только что призналась в любви и обещала быть рядом. Не перед алтарем, не на священной какой-нибудь поляне, но перед свидетелями, перед небом, водой и землей, перед богами и монстрами, перед смертью и жизнью — куда уж больше-то? Ладно, муж мой пред стихиями — бессмертный, ему ничто не грозит. А остальные? Порождения моего разума, тени в тенях, воплощения детских желаний и страхов — но какими живыми я их помню! Нет прощения демиургу, предавшему собственный мир. Нет ему пути назад. Неприкосновен он и прОклят.

Сидим, молчим. Полагается ли прОклятой демиургине ухаживать за посетившим ее фомором — чаю предложить, печенья? Или еда и питье из моих рук будут с презреньем отвергнуты?

— Ерунда это все! — отмахивается Морак.

— Что ерунда?

— Мысли твои ерунда. Вы, люди, не видели того, о чем грезите. Воинов несгибаемых, верных дев, вассалов преданных и мудрых сюзеренов. В легендах подобного добра пруд пруди. Только собрано оно по крупицам со всех земель и вод. И гибнут несгибаемые-преданные в каждой легенде, самым прежалостным образом. За глупость и прямолинейность. Аой! Ну как, утешилась? — и он смотрит на меня таким теплым, братским взглядом, что прямо тянет разрыдаться.

Впрочем, рыдать сейчас — последнее дело. Глупое бабье дело. Не до того. Надо узнать, что случилось. Наверняка ведь что-то случилось, иначе не сидел бы тут синий сереброволосый незнакомец, смущаясь и не зная, как приступить к рассказу.

— А я хотел встретиться с Морком и сказать, что вернул ему судьбу.

— Как так — судьбу вернул?

— Мы с Адайей ищем наших двойняшек. Они изгоями стали, потому что Морк отказал Адайе, когда она его выбрала. Она, конечно, ужаснулась. Даже больше, чем обиделась. Зато теперь все хорошо. И очень странно.

— Что странно?

— Любовь. — Морак произносит это слово так, словно решил переменить веру.

— Что же в ней странного?

— Для вас, людей, ничего. И для нас, детей стихий, когда мы здесь, ничего. Земля — обитель любви.

— Не замечала. — Я начинаю сердиться. Что за намеки, право слово! Я замужняя женщина!

— И сильно бездна на вас гневается? — раздается неповторимый, родной голос. Нудд. Он пришел! Я вскакиваю со своего места и с размаху утыкаюсь ему в грудь, стукнувшись лбом о ключицу. Мир привычно замирает, пока я обнимаю своего брошенного мужа.

Фоморам снятся только воспоминания. Мы не умеем заглядывать в лицо своим страхам и желаниям, как это делают люди. Зато мы можем увидеть любой миг, возникающий в памяти трех стихий — огненной, водной, воздушной. Бездна рассказывает нам о себе, пока мы спим.

Теперь в нашу жизнь вошла четвертая стихия — море Ид. Мы, фэйри, еще не готовы ее слушать. Но она уже готова с нами говорить.

После золотых чертогов Эрешкигаль в каждом из нас что-то надломилось. И сил, чтобы идти дальше, не было, и ощущения, что дорога каждая минута, не было. Как будто погонщик опустил свой кнут и дал нам покой. Мы и свалились на камни, где стояли. Силы нас оставили и разум нас оставил. Я уронила голову на колени Морку, успев подумать: сон в таком месте, как переход от зала предвечного суда к пещерам наказания за грехи, может быть опасен.

Море Ид не пощадило меня. Оно пожелало говорить со мной, как с человеком. О моих страхах и надеждах.