Анна Берсенева - Ответный темперамент

Это так изумило ее, что она даже потерла зачем-то глаза – может, ей кажется? По ее представлениям, соскучиться о постороннем человеке было невозможно. Или нет, можно было соскучиться, но только если ты влюбилась в него с первого взгляда. Такое с ней однажды случилось: ей было одиннадцать лет, и летом в лагере она с первого взгляда влюбилась в мальчика из старшего отряда. Они так и не познакомились, потому что Ольга стеснялась к нему подойти, а он, наверное, просто не обратил на нее внимания. И вот потом, осенью, вернувшись домой, она очень о том незнакомом мальчике скучала.

Но в Германа она ведь не влюбилась! Она вообще один-единственный раз влюблялась с первого взгляда – тогда, в одиннадцать лет. Даже в своего будущего мужа она влюбилась, кажется, только после месяца почти ежедневных встреч. Андрей увлек ее своей начитанностью, тонкостью мышления, и это произошло как-то незаметно, само собой.

Так что теперь ей было чему удивиться.

Ольга медленно пошла к машине. Иван стоял у открытой дверцы и смотрел, как она идет от дома по заросшей травой тропинке. В его темных живых глазах сверкала какая-то мысль.

– Что ты? – спросила Ольга, подойдя ближе и поймав его взгляд.

– Смотрю и думаю: в кого ты такая? – сказал он.

– Какая – такая?

– Если бы я был поэт, то сказал бы, что в тебе – прелесть простоты и естественности. – Ванька хихикнул. – Но я не поэт, поэтому скажу попросту: ты, Олька, не то чтобы красивая, но очень увлекательная. От тебя глаз невозможно отвести, ей-богу! Только не пойму, из-за чего такое. Видимо, кровным родственникам этого понять нельзя. Чтобы это понять, надо в тебя влюбиться.

– Вечно ты выдумываешь, Ванька! – отмахнулась Ольга.

Ей было грустно, и меньше всего она думала сейчас, на кого похожа.

– Нет, честное слово! Глянешь на тебя – и самого незамысловатого человека потянет на поэзию. Глаза, как майские звезды, и все такое. Ладно, не обращай на мой треп внимания. Это я какое-то время с бардами общался – видать, набрался пошлостей. Не сердись, – улыбнулся он.

– Да я не сержусь, Вань. – Она рассеянно посмотрела на него. – Так, задумалась просто… А похожа я на брата своего отца.

– Интригующе звучит! – хмыкнул Ванька. – Двусмысленно, я бы даже сказал.

– Не знаю. Во всяком случае, мама так считает. К тому же мой так называемый отец и его брат были близнецы.

– Как же она в таком случае поняла, на кого из них ты похожа? – удивился Ванька. – Нет, все-таки женщины – малопонятные существа. Даже такие основополагающие, как Таня. Что, нет дома твоего ветеринара? – Он кивнул на пакеты в ее руках.

– Да. Неудобно, что плащи так долго не отдаю. И сапоги. Они ему нужны, может.

– Были бы нужны, сам бы за ними приехал. Не бери в голову. Или на работу ему отвези. Знаешь, где он работает?

– Да! – Ольга так обрадовалась этим Ванькиным словам, как будто он разрешил ей сделать что-то, чего она сделать не решалась. – Знаю! – Она достала из сумки визитную карточку и прочитала: – Богадист Герман Тимофеевич. Малый Ржевский переулок. Это же совсем рядом, от Ермолаевского два шага! Я прямо завтра отнесу. Или лучше сегодня.

Все-таки это было достойно всяческого удивления! Стоило Ольге понять, что она сегодня же увидит человека, с которым едва сказала три слова месяц назад, как ее сразу охватило радостное волнение.

– Смотри, как повеселела! Это ты, что ли, из-за сапог такая расстроенная была? – удивился Иван.

– Ну… да… – неопределенно проговорила Ольга. – Поехали, Вань, скорее. Мама говорила, у нее чемодан тяжелый, потому что тетушка всем подарки передала.

Через минуту она пожалела, что произнесла слово «скорее»: братец всю дорогу до Шереметьева вел машину так, что у нее сердце замирало.

А может, сердце у нее замирало совсем и не поэтому.

После первого же допроса Герман понял, что дела его обстоят очень плохо. То есть он уже при задержании понимал, что вляпался в отвратительную историю, но тогда его слишком занимало поведение Эвелины, чтобы он мог толком подумать о себе.

А в камере СИЗО он наконец проанализировал собственную ситуацию. Вот тут-то и понял, что все гораздо хуже, чем он предполагал.

Конечно, это выглядело абсурдным: обвинить в сбыте наркотиков ветеринарного врача, который пришел оказывать помощь собаке. Но ловкие ребята из Госнаркоконтроля прекрасно знали, что делают. Он действительно нарушил закон, а значит, каких-то других нарушителей закона, которые требовались им для отчетности, можно было уже не искать.

Герман был уверен, что и другие ловкие ребята – те, которые написали этот закон таким образом, чтобы не включить ветеринарных врачей в перечень лиц, которым разрешено использовать кетамин, – тоже знали, что делают. Простор для провокаций образовывался огромный, и для того чтобы действовать на этом просторе, требовалось только одно: бессовестность. А ее всегда хватало этим людям с неуловимой внешностью.

Все это напоминало операцию, любимую гаишниками гораздо больше, чем хлопотный план «Перехват»: ни с того ни с сего вывесить какой-нибудь абсурдный дорожный знак, требующий такого маневра, совершить который физически невозможно, а потом круглосуточно дежурить под этим знаком, трудолюбиво останавливать все машины подряд и с честными суровыми лицами объяснять водителям, что те нарушили закон, – объяснять до тех пор, пока водители не отдадут деньги. Через месяц-другой знак, может, и снимут в силу его полной абсурдности, но за то время, пока он будет висеть, денег из него извлекут немало.

В его случае все обстояло еще хуже. Он ведь был не сельский ветеринар – тому, наверное, тоже могли организовать провокацию ради красивого отчета о борьбе с наркодельцами. Но Герман Богадист, помимо строчки в отчете, мог принести и более весомую пользу: у него было что взять.

Главным кушем была, конечно, клиника в центре Москвы – старинный двухэтажный особняк, каждый квадратный сантиметр которого стоил столько, сколько стоил бы, если бы полы в нем были выложены чистым золотом, а то и еще дороже. Все двадцать лет, которые эта клиника принадлежала ему, Герману приходилось пресекать поползновения сменить владельца, а заодно и род деятельности. Такому домику многие хотели найти применение более доходное, чем ветеринарная клиника.

Он считал, что уже научился все это пресекать, да вот, видно, ошибся.

– Если вы думаете, что насчет пятнашки мы вас просто попугать хотели, – сказал ему следователь на первом же допросе, – то сильно ошибаетесь. Сядете как миленький, и все ваши регалии вам не помогут. Закон есть закон, – добавил он с честной суровостью на лице.

Герман еле удержался от малоцензурных выражений. Или еще от чего похуже. Трудно было удержаться, зная, какова цена этой суровости и честности. В том, что цену ему назовут уже на втором допросе, он был уверен. И не ошибся.