Шань Са - Императрица

— Материнская родня не считается, — возразил Баран. — Да за кого ты себя принимаешь? Ты такая же простолюдинка, как и мы. Простолюдинка!

— Простолюдинка! Простолюдинка! Лягушка вообразила, что она вол. Тужилась… тужилась… и лопнула!

С детства я привыкла отождествлять свое положение в обществе с материнским, поскольку Мать неустанно рассказывала о могуществе клана Янь еще при династиях, правивших в древности. Эти рассказы преисполнили меня гордости, и услышать, как всякие ничтожества кричат мне «простолюдинка», было невыносимым оскорблением.

Я отпустила руку Младшей Сестры и бросилась на Барана. Хорошенько стукнув головой в живот, я опрокинула его навзничь. Во всей деревне еще никто из детей не осмеливался задеть главаря, прославившегося силой. Изумленные мальчишки отступили, и я плюхнулась на землю вместе со своим противником. Отойдя от первого потрясения. Баран принялся бить меня кулаками. Но я, как ни странно, не чувствовала боли, а вопила и дралась, не забывая пускать в ход ногти. Нащупав в траве здоровенный камень, я схватила его и обрушила на голову Барана.

Дома Мать меня вымыла, перевязала раны, но ругать не стала.

Укладываясь в постель, я рискнула задать ей вопрос:

— Достопочтенная моя Мать, Баран только что заявил, что ваша кровь ничего не стоит. Важно лишь происхождение отцовского клана. Действительно ли я простолюдинка, как все мои здешние родичи?

Мать немного подумала.

— Когда-то у Императора Мира древней династии Чжоу было много сыновей, — наконец молвила она. — Линии руки его второго сына составляли благородный и величественный иероглиф «воин». [6] Иероглиф By означает «воин» (примеч. автора). Во время раздела Империи отец отдал ему область By, каковое имя и носят все потомки. Ныне и царство, и дворцы исчезли, войны рассеяли тех, кто раньше обитал у Желтой реки, по всем уголкам Империи. И новые люди пришли на илистые земли. Твое происхождение стало тайной, неведомой темным деревенским жителям. Правда, в «Книге Имен» By указано как малое имя, но не забывай, что корни твоего клана уходят в незапамятную древность. Твой предок — Император Мира, почитаемый государями всех последующих династий!

В наказание Совет клана решил меня заточить. На кладбище стояла обшарпанная беседка, называемая «Сожалением». Старик-сторож просовывал мне еду сквозь маленькое окошко, а все остальное время я проводила в обществе крыс, блох и тараканов. Днем я дремала, закинув руки за голову. Тишина кладбища оглушала куда сильнее, чем грохот волн бурной реки. А когда солнце уходило с небосвода, ветер принимался стонать жалобно, как женщина. Звук шагов, потрескивание, чей-то шепоток у стен. Смежив веки, я видела яркие цветные фигуры, трепещущие в воздухе языки пламени, каких-то созданий в белом, красные нити. А открыв глаза, различала в темноте призраков. Они пытались меня задушить, утянуть в вечный сумрак, и я отгоняла их, размахивая метлой.

Выйдя из беседки, я три месяца тайно копила отраву для крыс, а когда набралось нужное количество, побежала на конюшню.

Через несколько дней конь, подаренный Великим военачальником Ли Чжи, издох. Старший Брат обвинил в этом конюха, и тот, боясь, как бы его не наказали смертью, сбежал. А члены клана еще долго печалились о потере. «Это был великолепный скакун», — вздыхали они.

Пяти ночей на кладбище Предков хватило, чтобы внушить почтение всем детям деревни. Баран не скрывал восторга. Отныне вся стая разбойников превратилась в моих сопровождающих и слуг. Настало мое двенадцатое лето. К югу от реки Долгой стыдливые пологие холмы окутывали испарения и туман; к северу от Желтой реки без всякого стыда обнажали леса и вершины, являя их взору, как открытую книгу.

Я достигла того возраста, когда пора служить Богине Шелка. По утрам, босая и даже не взяв с собой лестницу я взбиралась на тутовые деревья и собирала для шелковичных червей самые нежные листочки. Сидя на вершине дерева, я чувствовала, как его корни убегают в толщу земли, и видела, как узловатые руки-ветви обнимают солнце. Пышная листва нашептывала о тайнах незримого царства. Иногда во вспышке света я замечала край сиреневого платья или зеленого покрывала. Девушки говорили, что это служанка Богини ходит проверять, как мы работаем.

В полях уже тянулись к небу ростки пшеницы, маиса, сорго, сахарного тростника. Вскоре они окружили всю деревню. В полдень, когда взрослые отдыхали, прикрыв голову соломенной шляпой, я бегала по этому океану зеленых волн, играя в войну с мальчишками клана.

А с наступлением сумерек я садилась у ворот и, положив голову на руки, наблюдала, как облака окрашиваются в самые диковинные и яркие цвета. Сойдутся несколько тучек вместе — и увидишь лица, горы, озера с плавающими по ним лодками. Иногда даже удавалось разглядеть дворцы с хрустальной крышей, золотыми колоннами и ступеньками из лазурита.

Глубокий траур закончился. После обряда ношения уложенных на затылке волос я покорилась тому, чтобы испытать уготованную всякой женщине судьбу. Клан начал вести переговоры с несколькими местными семьями. Но смерть Отца снизила мою стоимость, да и выделенное братьями приданое было весьма скудным. А потому подобный союз заинтересовал лишь немногих мелких землевладельцев.

Мать отвергала этих недостойных женихов. Спеша сбыть меня с рук, Совет решил обойтись без ее согласия. Тут моя всегда уступчивая Мать потеряла свойственную ей невозмутимость. Она приказала собирать вещи и решила вернуться в Столицу. Родичи отобрали остатки нашего имущества и повозки. Я наблюдала за этим столкновением так отрешенно, словно оно меня вовсе не касалось. К тринадцати годам я утратила детскую пухлость и, превратившись в высокую тоненькую девушку, носила штаны, как мальчик. Брак меня не пугал. С того дня как уехала Старшая Сестра, я поняла, что это изгнание из дома — неотвратимый удел любой женщины. Я выйду замуж за неприкасаемого, за карлика, за безумца, за старика, и все равно для меня будет радостью уехать из этой деревни. Упрямство Матери вызывало у меня жалость. Мужчины клана все равно сумеют навязать ей свою волю. Иногда, устав от этих смешных препирательств, я думала, что проще всего было бы устроить пожар на чердаках какой-нибудь ветреной ночью. Деревня погибнет в пламени, и я покончу с этим убогим мирком.

И вот, в такое же заурядное утро, как и все прочие, когда я раздавала тутовые листья шелковичным червям, в деревню прискакал воинский гонец и вручил главе клана письмо. Пока я подметала, престарелый двоюродный дед развернул и прочел свиток. Потом я в самом мечтательном настроении стала бродить по лесу, слушая пение птиц. А тем временем глава клана явился к Матери и показал ей полученную тайную бумагу. По возвращении я обнаружила, что в деревне воцарилась необычная тишина. Дети наблюдали за мной из-за каждой двери. Мужчины, собравшись в главном покое, за что-то пили. Женщины, сидевшие вокруг Матери, приветственно мне улыбнулись.