Антон Павлов - Координатор

— Я залезла в сейф ночью, — сказала Анастасия, ставя перед Андреем тарелку с блинами. Она достала из холодильника золотистый цветочный мёд, налила две кружки чаю, поставила их на стол и села.

— Зачем? — спросил Андрей. Он никогда бы не стал оправдываться перед Настей. В сейфе он хранил не презервативы с усиками для походов на сторону, ни свидетельства о рождении внебрачных детей… Там лежала лишь записка матери и этот ошейник. Ну, не считая газового револьвера, о котором жена, конечно же, знала.

— Всякое думалось. Я позвонила Евгению Евгеньевичу, и он сказал, что ты скорей всего на работе. Что стало с вашим стариком? — спросила Анастасия.

Она свернула блин наподобие сигары и макнула его в варенье. В отличие от Андрея, она не любила мёд. Её преследовали неприятные мысли о том, что сотни пчёл топтались на этом жёлтом веществе. Андрей, когда узнал об этом долго смеялся.

— А что не так с Кольцовым? — спросил Андрей и, жуя блин, вспомнил кровавую отметину от ожога на руке бывшего шефа.

— Он сказал, что ты, наверное, решил не терять ни минуты драгоценного времени. И работаешь даже ночью! — Настя засмеялась. — Можно подумать, на работе жить надо… Ты хранишь записку матери? И этот ошейник… Я думала, ты выкинул его.

— Да, Насть. У меня не лучшие времена на работе. Чёрт подери, я весь вымотан. Мне дороги эти вещи. Поэтому я убрал их в сейф…

— И поэтому не сказал мне ничего об этом?

— Я не обязан всё говорить…

— Может быть, объяснишь, что с тобой происходит? — сказала Анастасия. — Ты стал просыпаться по ночам. С работы ты приходишь, как изнасилованный…

— Тьфу-тьфу-тьфу, — засмеялся Андрей и постучал по столу.

Изнасилованный. Что ж, Настино сравнение было не так далеко от истины. Андрей чувствовал, что Ким медленно, но верно натягивает весь завод…

— Этот Ким странный парень, скажу я тебе, Насть. Он очень жёсткий. Очень. С ним тяжело работать. Он прессингует постоянно.

— Только тебя или всех?

— Это принципиально важно? — Андрей встал из-за стола. — Да, старина Ким уделяет мне повышенное внимание. Я ведь мешаю ему. Я претендент на его место. Главный претендент. Может быть, он завидует мне. Тебе то что, Насть, до этого?

— Мне что? — Настя тоже встала. — Мне ничего! Только я не хочу, чтобы мой муж свихнулся! И спрыгнул потом с балкона.

— Насть, если скинусь даже с нашего третьего этажа, то не убьюсь, а раздавлю какую-нибудь соседскую кошку.

— Выкини записку и ошейник. Пожалуйста, — попросила Анастасия, прижимаясь к мужу.

— Это память, — сказал он.

— Память — это фотографии. Память — это сердце! А то, что ты положил под замок сейфа — паранойя! С тобой что-то происходит, Андрей. Я чувствую это, не скрывай, расскажи…

— Это порядком достало меня, — Андрей опустился на табуретку, подумав, что ещё немного и заснёт на кухне.

— Я так и знала, Андрей, — прошептала Анастасия, садясь рядом. — Я так и думала всю ночь. Всё дело в твоей вере…

— Вере? — Андрей нахмурился.

— Да, Андрей. Твоя вера делает тебя слабым. Ты верь в Христа! Я же не против. Православие оно очень доброе, как котёнок… Ему молочка своими молитвами подливай. Но не надо на работе его применять. Ведь этот Ким жёсткий руководитель? Очень, вероятно, жёсткий?

Андрей кивнул.

— Отвечай ему тем же! Не уповай на Бога, Андрей. Действуй сам. Ким ударил тебя и ты бей. А ещё лучше бей до того, как он ударил тебя!

Андрей молча ушёл с кухни. В спальне он плюхнулся на кровать, заваленную мягкими игрушками.

Всё меняется вокруг. Мир сговорился и начал сдвигаться со своей оси, и я тоже не могу удержаться на месте, — думал Андрей, — Призрак матери мне сказал, что Бога нет. Аркаша говорил то же самое. Анастасия только что говорила о том же.

Всё изменилось вокруг, говоришь? — спросил голосок в голове. — А может быть, ты меняешься? Ты подготавливаешь почву для ростка чего-то нового, что живёт в тебе?

Для силы?

Андрей сел на кровати. Ладонь сложилась в тройную щепоть и потянулась ко лбу. Он хотел перекреститься и прочитать «Отче наш». Вместо этого с каким-то животным рыком, Андрей свалил тело на пол и принялся отжиматься.

20 — 30 — 40 — 50 — 60.

Андрей перевернулся на спину, тяжело дыша. Мышцы подрагивали, шейные позвонки с остеохондрозом сдавили нервы, и голова пульсировала болью.

Лучше боль, чем слабость. Лучше боль.

Андрей вскочил и как был в семейных трусах, так и принялся боксировать с невидимым противником.

Следующие рабочие дни на «Заводе стекла» прошли для Андрея под знаком того, что он сам про себя окрестил, как «православное благословенное лицемерие». Он довольно часто пересекался с Кимом и каждый раз, когда нужно было решить производственную задачу, а Ким…

Что же делал такого Ким?

Если такие качества, как презрение, высокомерность, хамство возвести в куб, то получится манера ежедневного общения Кима.

Исключения были.

Не всех Ким гонял с одинаковой жестокостью. Не из всех он стремился сделать «настоящих нормальных людей». Кое — кто избегал его оглушительной критики не в бровь, а в глаз, после которой человек задумывался, а зачем я вообще появился на свет и как дожил до этого дня?…

Некоторые грозились написать заявления об увольнении, если Ким не прекратит нападки… В таких случаях Ким действовал и вовсе решительно. Он брал взбунтовавшегося человека за руку и насильно тащил работника в отдел кадров.

— Увольняйся! — говорил он.

Многие уволились, но не настолько много, чтобы работа в цехе логистики остановилась. Да, все на заводе превратились в издёрганных нервных волков, грызущих глотки другу другу, но стекло исправно обрабатывалось, закаливалось, вставлялось в стеклопакеты, упаковывалось и ехало к клиенту, заплатившему деньги…

«Завод стекла» работал.

Каждый раз, издалека завидев здоровенную фигуру начальника, Андрей шептал про себя молитвы, и настраивался на добрый, позитивный лад. Лучше всего помогали воспоминания о собственных пороках. К примеру, как дал от ворот поворот брату, пришедшему за помощью, а тот после этого возьми да и покончи с собой. Как возомнил о себе, что чуть ли не святой, а на самом деле — слабак. И вся история, происшедшая с Аркашей сейчас повторялась с ним самим…

Подходил Ким, унижал как обычно: «Что это у вас, Андрей Иванович, на третьем участке насрано что ли?»

Андрей улыбался и мысленно читал «отче наш», взгревал любовь к Богу и этому человеку… Ким через пять минут придирок снисходительно улыбался и даже иногда трепал Андрея за плечо.

— Вы как щенок добрый, Андрей Иванович, — говорил он, презрительно улыбаясь. — Всё стерпите! Терпила вы горемычный.

Андрей чувствовал себя так, будто его вымазали дерьмом и посыпали перьями.