Лев Сокольников - Прогулки с бесом, или Gott mit uns!

предназначенного ей продукта. Почему сестру кормили булками с молоком, а меня нет — понять не мог. Потому, что продукт был не в пользу? "Не в коня корм"?

Кормление сестры булками с молоком продолжилось и в победном 45-м году. Война пролетела над её головой без потрясений: это было всё то же толстенькое и кругленькое создание, продолжавшее кушать булки с молоком. Ванили в булках было меньше, но от этого булки не переставали быть булками. Плевать сестра хотела на все мировые войны! Нет, она не плевала на войны, она на них испражнялась тем, что получалось в круглом животике от булок с молоком.

Как-то милый ребёнок, уже большой по меркам тех лет, перекушав в ужин деликатесов, надумал "отдавать богу душу": так ему тяжко стало! Или молоко было не того сорта, или хлебопёки отклонились в технологии приготовления французских булок с ванилью, но сестрица собралась умереть, ничуть не думая, что навсегда может расстаться с любимым питанием! Людей на Земле всегда держит что-то, пусть это будут и французские булки.

Как скоро к родителям пришло понимание причин телесных страданий сестры — не помню, но мать сказала:

— Обожралась! — она была воспитанницей приюта, повторяюсь, но откуда знала термин жителей села — не знаю.

Что такое "обожрался", как можно "обожраться" до состояния "ложись и помирай" — таких ощущений не испытывал.

Случилось всё под вечер, слабительного под рукой не имелось, вообще никакого слабительного в доме не было, и как изгнать излишки съеденного продукта из живота сестры — я не представлял. Не допускать же, в самом-то деле, кончины ребёнка!?

И отец применил надёжное, эффективное народное лекарство: моцион, чтобы всё сожранное "утряслось"!

Откуда отец знал, что обожравшуюся клевером корову жители села гоняют до тех пор, пока съеденный клевер не выйдет естественным проходом?

Если корове "прогон" не помогал, то специальной трубкой с названием "троакар" протыкали утробу корове для выпуска газов. Протыкание оставляла корову жить, но, как говорят знатоки-животноводы, ждать молока от "проткнутой" — пустое дело.

Протыкать троакаром толстенький животик сестрички никто не собирался, но обсуждение операции проводилось:

— Хоть протыкай!

Мог ли знать, когда взрослые шутят, а когда говорят правду? Кто в девять лет знает, что нужно делать с объевшейся родственницей? Отец знал.

Садилось солнце, и моцион безотлагательно начался. Я мог остаться дома, моцион сестрицын меня не касался, но было интересно знать, как лечат "прогоном" от предания.

Вывели "страдалицу" через юго-западный пролом в стене, что был через дом от временной кельи и повели её вдоль ограды на север, по часовой стрелке. Сегодня думаю: почему отец выбрал такой маршрут? Почему бы не погнать маленькую и толстенькую девочку на запад? Вдоль другой стены? Их было четыре, и переевшему ребёнку было без разницы, вдоль какой стены погонят "разгрузочным моционом". Для "утряски" съеденного продукта нужно было сделать определённое количество шагов в любую сторону света. В какую сторону — не всё ли равно? Да нет, оказывается, не всё равно!

Обожравшийся ребёнок не хотел идти и требовал взятия на руки. Для этого дети всего мира применяют простейший способ, коему никто их не обучал: садятся на землю и поднимают крик в надежде добиться своего. Отец, при всей его большой любви к тирану понимал, что несение на руках не даст целебного эффекта, и не уступал требованиям "бунтарки". Какое-то время ждал, затем поднимал "страдалицу" на продвижение вперёд!

Сегодня не могу сказать точно, сколько было у сестры попыток "поднять восстание" за право лечь на землю и "умереть, не сходя с места".

Тогда никаких мыслей не было, только был участником "исцеления", но сегодня позволю вопрос:

— Если бы погнали объевшегося булок и молока ребёнка на восток, против хода часовой стрелки, против солнечного хода, супротив хода всего "мирового распорядка"!? Как знать, не случился бы тогда заворот кишок? Не потому ли сестра осталась жить, что монастырские стены, пусть и опоганенные, всё же сохранили какую-то часть целительной силы? И моцион был что-то вроде "крестного хода", кои совершаются только с востока на запад?

Мы обошли монастырь всего один раз, и этого хватило страдалице для полного исцеления, кое окончилось длительным сидением на горшке, и было весьма обильным! Удачным. "Крутым".

— Легче! Слово "крутой" в повествовании об исцелении сестрички имеет не совсем приличный окрас! — предостерёг бес, — в наше время такие сравнения могут нам "боком" выйти!

— Купировать?

— Оставь! Убрать всегда успеем.

— Хорошо! Но поправку всё же сделаю: "весьма долгое сидение на горшке было "результативным". Так говорят сейчас, но тогда таких слов никто не употреблял. Не знали таких слов. Пользоваться — да, пользовались, но названия не знали. История с сестрой случилась, повторяю, когда она была вполне большой по меркам недавнего военного времени: ей было пять лет.

Глава 48.

Продолжение прогулки по родине.

Война надвигалась медленно, но надёжно. Без остановок, а если таковые были на фронтах, то о них никто из насельников монастыря не знал. Монастырь особенно не паниковал, не нервничал и вообще вёл себя тихо. Но стоило войне сделать рывок в его сторону — и тут же возобновлялись прежние разговоры с элементами паники средней тяжести. Женщины бегали по кельям и занимались любимым занятием: нагоняли ужасы и попутно проверяли прочность мочевых пузырей у соседок. С глазами, полными ужаса, вещали:

— Немцы евреев и коммунистов расстреливают! — почему неизвестные немцы столь жестоко разделывались с этими двумя категориями граждан — объяснений никто не давал. Находились и такие, кто говорил:

— Им виднее…

— …мужиков кастрируют!!! — непонятная "кастрация" наполняла глаза женщин ужасом, но был ли тот ужас больше, чем ужас от расстрелов евреев и коммунистов — разницу уловить не мог.

Мужчин слухи о надвигающейся кастрации почему-то не волновали, и они как-то непонятно ухмылялись… "Кастрируют" по звучанию было похоже на "стригут", но для вхождения в глубокий сравнительный анализ двух слов у меня не было ни ума, ни знаний.

— Женщинам груди отрезают! Детей убивают! — это было понятно, но и такое не пугало: как пугаться, если ни разу не видел удаления грудей и убийство детей!? С чем сравнивать, если ничего, кроме редкого и лёгкого подзатыльника от сестры, не получал?

— Минск взяли!

Страхи о расстрелах "евреев и коммунистов" не пугали насельников монастыря так, как "отрезания грудей женщинам" и "убийство детей".

— За убиваемых евреев и коммунистов никто в обители не переживал… — каким-то ленивым тоном заметил бес.

Согласен с напарником: не было поводов у насельников "святой" обители волноваться за свою судьбу, если ни к еврейству, ни к коммунизму не были прислонены никакой частью своих тел: