Лев Сокольников - Прогулки с бесом, или Gott mit uns!

В позорных моментах жизни, что иногда приходят к нам, есть одно, но очень сильное и надёжное утешение: "не я один засранец"! Формула хороша, но тогда она не улучшала положение спасающихся от бомбёжки насельников монастыря. Совсем скоро встал выбор: или задохнуться от нестерпимой вони собственного приготовления, или отдаться на растерзание бомбардировщикам Luftwaffe!

"Решением проблемы" занялась мать:

— Давайте престанем срать?! — ничего иного от бывшей воспитанницы приюта выйти не могло.

— Тихо! Молчи! Лётчики услышат и на нас боНбу бросят! — приказ на соблюдение тишины исходил от владелицы норы. Иных слов на призыв матери не портить "среду обитания газами" не было.

На слова о "сбросе бомбы" на головы словоохотливых обитателей погреба мать захихикала. Что её рассмешило тогда — не знаю, но мой сфинктер от её смеха почему-то стал укрепляться. Сегодня пришла догадка: что такое "упрочнение" началось от врождённой любви к чужим скандалам. Надвигалась стычка между носителями мнений о способностях вражеской авиации обнаруживать прячущихся в подвале "мирных граждан страны советов". Зарождавшаяся свара обещала "повзрослеть" и стать интересной. Оно и понятно: самолёты вражеской авиации — они где-то в небе и далеко, а в погребе — вот она, своя "война", обещавшая "по накалу страстей" затмить настоящую, коя шла в это время на открытом воздухе. Я отключил слух от процесса бомбометания с самолётов Люфтваффе, и ушёл в начинающуюся ругань:

— Они всё сверху слышат! Мне говорили, что у них такие аппараты есть, которыми лётчики и под землёй слышат! — врала, но для чего?

— Услышат, как вы пердите? — поддала мать "жару".

Ответ на явно издевательский вопрос матери не помню потому, что где-то близко и внушительно грохнуло. Но не так, чтобы совсем близко, нет, не на территории родного монастыря, а где-то на станции. Участники скандала на секунды замерли. И опять только сейчас подумал:

— Поди, задумались: "чего ругаться!? Следующий "подарок небес" может оказаться нашим"! — в промежуток между сильным и близким разрывом бомбы, а затем "лёгким", далёким, скандал об "испорченном воздухе" продолжился с новой энергией.

Лукавили: воздуха в погребе не было, а стояла адская смесь из "индивидуальных газогенераторов" и затхлого воздуха погреба. Всеобщее счастье заключалось в том, что никому из спасающихся не пришла блажь зажечь спичку…

— Ваше счастье заключалось в отсутствии спичек.

Женский, истеричный и визгливый, полузадушенный страхом голос, требовавший соблюдения тишины в начале "конфликта", креп от слова к слову в разгорающейся битве в отстаивании "собственной точки зрения". Сила в диспуте — уверенность:

— А видят нас? — продолжала "нагнетать обстановку" мать.

— Видят! Ты нас всех разговорами погубить хочешь! Замолчи! — бомбёжка полностью отошла на второй план. Нагрев страстей продолжался.

— Беся, понятное дело, я абсолютно ничего не понимаю в медицине, а такой её области, как "психиатрия", даже дипломированные люди могут ошибаться. Но хотя бы пофантазировать дозволишь?

— Валяй.

— "Истерика" — это когда человек весьма активно буйствует… Ну, там орёт, рвёт, кидается на всё, что движется и что стоит. Так?

— Вроде бы…

— Неспециалисты в психиатрии утверждают, что такие припадки хорошо "лечатся" хорошей оплеухой. Говорят, что помогает… Как думаешь, если бы тогда кто-то влепил такую "таблетку" владелице ямы — она бы заорала?

— Да.

— Так ведь орать-то нельзя: "лётчики услышат"?

Кончилось тем, что мать обозвала спасающихся граждан "дураками", и, не дожидаясь конца "сеанса" налёта асов Люфтваффе, вытащила нас из вонючего "убожества". Или знала, что дальнейшее пребывание в "убожестве" может оказаться куда хуже, чем вся налетевшая вражеская авиация? Дальнейшее "спасение" грозило опасностью с неожиданной стороны: свободные высказывания матери, "порочившие честь и достоинства советских людей", могли для неё плохо кончиться. Как это у советских людей могут самопроизвольно открываться сфинктеры!? Только явный враг может такое говорить! Да и кто она!? Жена помещичьего сына!

Скандал, основой которого явилась слабость сфинктеров спасающихся граждан, мать вела с владелицей погреба-ямы. Это было ясно с самого начала: кто бы из посторонних, из "рядовых" граждан, посмел бы матери дать приказ: "замолчи"!? Ясное дело, повелевать могла только хозяйка "бункера".

Позволю вольность в рассуждениях: истеричка, "знавшая" о "приборах подслушивания разговоров прячущихся в земляных норах советских граждан", была владелицей вонючей ямы с названием "погреб"

Истеричность для женщины — вроде бы всегда было нормой, а в войну — особенно. Но её опасность содержалась не в истеричности, а в сочетании глупости и редкостного вида сволочизма.

Откуда могла знать о "приборах подслушивания" установленных на вражеских бомбардировщиках? Ничего, разумеется, не знала, придумала "на ходу". Врала от страха, от страха и не такое придумать можно!

Для чего пугала других? Тут ответ сложнее: или потому, что была безнадёжной дурой, или большой сволочью с понятной "философией":

— Если мне страшно — трясись и ты!

То, что пыталась заразить страхом взрослых — под вопросом, но что травила сознание детей — это наверняка!

Сколько тогда было таких "мелкомасштабных" дур? И что с них можно было взять, что предъявить:

— Она — женщина! — а женщине позволено быть любой! Скулила баба от страха — и всё. Она в спокойном состоянии соображать не могла, а чего от неё ожидать во время налёта? Не дано было соображать, в какой части города асы Люфтваффе разгружали бомбовые люки "летательных аппаратов тяжелее воздуха" и когда с единственной бомбой доберутся до её погреба!

Сколько тогда было владельцев погребов, кто звал соседей разделить с ними страхи — по причине малого возраста не мог подсчитать.

— Бес, а у владельцев "высоких", столичных подвалов, тогда сфинктеры, как у меня, открывались?

— Нет.

— Что, они у них были такие прочные? "Стальные?"

— Нет. Сфинктеры у всех одинаковые и в опасные моменты для тела открываются без команды из "центра". Но такое бывало вначале, а потом повторные налёты укрепляли "запорные кольца". Для удержания в "подчинении" основного, зловонного "запорного кольца" каждому из вас требовалось определённое количество налётов машин "Люфтваффе". И не каких-нибудь пустяшных, далёких налётов, а "местного значения", настоящих и серьёзных. Помнишь, когда твой основной, "срамной" сфинктер, перестал открываться по пустякам?

— Приблизительно к сентябрю уже не было стыдно за себя.

— Вот! А высоких "погребных" начальников не бомбили так, как тебя, у них не было повода для открытия личных "запорных" колец, их "запорные" кольца не получили такой тренировки, как у тебя.