Лев Сокольников - Прогулки с бесом, или Gott mit uns!

Способность входить в состояние "окаменения" в минуты опасности пригодились в послевоенное время.

Кто в детстве не дрался? Когда видел, что по всем позициям драки не миновать, и "дипломатические" увёртки ни к чему не приводили, и главным доказательством собственной правоты оставался кулак — и приходило древнее "погребное" окаменение.

Первым никогда не бил "врага", это меня били первым. Противники первый удар почему-то предназначали моей голове. Почему туда? Только сегодня понял: они это делали от незнания и, насмотревшись трофейных фильмов, где положительные герои били отрицательных по голове. Но противники не знали, и не подозревали о том, что этого "шкета" природа одарила толстыми костями черепной коробки, по прочности не меньшей, чем у слона. Или почти, как у слона. Возможно, что и толще. Почему им казалось, что одного удара хилого кулака хватит для повержения на землю — осталось тайной до сего дня. Скользящий удар по голове от одного полуголодного шкета точно такому же шкету — что это за драка!

Послевоенные внутренние драки были гуманными. Они прекращались тот час, как только один из противников повергался наземь. Сбили тебя с ног в драке, сам ли ты упал от неумения держаться — варианты не рассматривались. Для прекращения "боевых действий" хватало и одного разбитого носа. Любого носа. Что расценивалось выше в драке — разбитый нос или падение наземь — и этого не выяснил.

В драках был слабым, нестандартным воякой. И подлым.

Подлость заключалась в "военном открытии": не стремился повергнуть "врага" на землю или пустить "юшку" из носа. Когда чувствовал, что драки не миновать, то начинал "каменеть", как тогда в "убожестве" и ждал первого удара от "противника"… Во всех драках и всегда противник решал, когда наступала пора бить меня.

Удивительное явление: после полученного удара по голове выделение адреналина прекращалось, в теле появлялась необыкновенная лёгкость сравнимая с полётом, но без восторга, а в голове — уверенность в победе. Окружающий мир становился ясным, отчётливым, понятным, и в секунды я походил на зайца по единственному параметру: начинал видеть всё вокруг на сто восемьдесят градусов! К заячьему "круговому обзору" добавлялась необъяснимая точность хода кулака: в челюсть противника. Все, кто начинал драку с целью получить превосходство надо мной, не знали уязвимых мест в собственном теле, но видели их в моём: это мой ненавистный череп с толстой костью.

Почему бил в челюсть? Почему выбирал не "классическое", стандартное место удара в драчках — нос, а в челюсть? Потому, что заметил: даже после самого слабого удара в челюсть "противника", у того вмиг пропадал аппетит на дальнейшее ведение "боевых действий". Странно! Вроде бы и нос цел, не разбит, и "повержение в прах" не состоялось, а желание драться пропадало насовсем!

За все драчки, а их было не так много, меня почему-то всегда били скользящим ударом по голове, а я отвечал "коронным", единственным "контрударом" в челюсть! Сам не получал ни разу.

Всё оказалось просто: даже самый слабый удар в челюсть делает человеку сотрясение мозга, "пьянеет" ударенный и теряет "управление". Но об этом узнал в тридцать лет. Почему бил десятилетних противников в челюсть, кто подарил знания о таком ударе — объяснить не могу. Какое вещество, помимо адреналина, отвечало за удар в челюсть противника — и это предстоит установить будущим исследователям.

— Транс — пояснил бес.

— Что люди могут входить в состояние транса — об этом узнал в тридцать, но пользовался им в десять. Чем не "вундеркинд"?

Да здравствует подвал, наполненный сероводородом! Да здравствует…" нет, не так следует провозгласить "здравицу":

— "Слава авиациям двух враждующих сторон за неприцельные бомбометания! Ибо они укрепили дух твой и разум! Пусть живёт и крепнет народная мудрость, и да не умрут перлы указанной мудрости, кои гласят: "за одного битого — двух небитых дают"!

Глава 59.

Прогулки по иным укрытиям.

"…вражеская авиация всё чаще и настырнее "доставала" обитателей святой обители…"

— Не так! Напиши: "обитателям монастыря постоянно казалось, что все граждане города получили положенные им "порции с неба", и только они одни остались "не отоваренными".

Следует немного рассказать о других тётушках по линии матери. Не упомянуть их — обеднить рассказ.

Степени родства всегда были для меня непостижимой тайной, и далее "брата", "сестры", "племянника", "внука" познания о степенях родства не простираются. "Шурин" с "деверем" — уже далёкая родня. Считай: "чужие люди".

Налёты продолжались, жёсткость не уменьшалась, и если пользоваться нынешним языком, то их стОило бы назвать "настоящими". "Качественными и эффективными".

Могу ошибиться, всё могло быть не совсем так, возможно, что количество сброшенных бомб "в пересчёте на душу оставшихся в оккупацию граждан" не увечилось ни на единый "килограмм в тротиловом эквиваленте", но нервы у женской части монастыря были на пределе.

Мудрость монастырских женщин проявилась немедленно, и прятаться по примитивным ямам для хранения овощных припасов в зиму дураков не осталось. Все и враз, без объяснений поняли, что примитивные земляные норы — сомнительные убежища и никак не устоят против "гостинцев" от самолётов Люфтваффе.

И тогда то кто-то из тётушек удумал спасать "животы" в чистом поле. Да, за оградой монастыря там, где начиналось "чисто поле" и где граждане с около монастырских улиц сеяли картошку. Логика была "железная", но женская:

— Кто станет кидать бомбы на чистое поле!? Они там наверху не совсем дураки! — и показывали пальцем в небо.

Чем хороши "принятые всем сердцем и умом идеи"? "Уверованные"? Да тем, что их без промедления начинают "претворять в жизнь".

Как-то в один из тёплых вечеров конца августа, мы, одетые во всё, что имелось согласно предписанию родительницы, с подстилками для спанья на земле, ждали наступления мрака, когда ещё видно землю, но уже трудно различать физиономии чудаков, надумавших спасаться от бомбёжек в чистом поле. Вера в разум тех, что тогда были вверху и кидали бомбы в тех, кто был внизу, нижних, была твёрдой:

— В чистое поле бомбы бросать не станут! Что, они совсем дураки? — на том и решили. Не знаю, чья это была идея, но что она была явно не мужская. Факт.

День приходил к ночи, солнце давно прибыло на положенное ему место, и первой, кому ночёвка в чистом поле вдруг показалась нелепой — была мать. Автор проекта спасения необыкновенным способом настаивала на том, что её слова правильные и разумные, "что всё ещё впереди, и что ночь покажет…" — делая заявление, она руководствовалась собственным графиком налётов вражеской авиации на монастырь. Довод старшей тётушки победил, и мы потащились за монастырские стены в поля. Путь предстоял недолгий, всего каких-то пятьсот метров от стен родного монастыря. На свободу! Пустое место бомбить не будут! Почему такая великая истина не пришла никому в голову с самого начала!? Измученные бомбёжками, а потому лишенные соображения, мы могли уйти и дальше.