Сергей Антонов - Поддубенские частушки. Из записок землеустроителя

Я понял, что это был Ваня Иванов.

— Так я же про любовь, — отвечала Люба. — Я про трактористов не пою.

Даже не посмотрев на нее, парень начал сердито умываться, расплескивая воду и на пол и на стену. Утеревшись, он снова вышел на кухню и спросил:

— Кто у вас там всякие глупости сочиняет?

— Поддубенские ребята складывают, — ответила Люба. — Вам что: яичницу или, может, картошки поджарить?

— Не надо ничего. Завтра разбуди в пять ноль-ноль. Парень ушел, а мне вдруг самому захотелось сходить в Поддубки, послушать частушки и обязательно разыскать человека, который их складывает.

Моя работа оказалась довольно сложной. И у Синегорья и у Поддубок до объединения было по девять полей, а теперь предстояло запланировать новый общий зерновой севооборот и заново организовать кормовую базу. Для повышения урожайности очень важно, чтобы последовательность культур на полях севооборота не нарушалась. Но при укрупнении полей в первые годы соблюсти это условие очень трудно, а иногда и совсем невозможно.

Вот и приходится с утра до ночи разговаривать с местными агрономами, с председателем колхоза и бригадирами, ходить по полям. Не удивительно, что я как-то совсем забыл про поддубенские частушки и про их сочинителя.

Долго пришлось ломать голову из-за поддубенокой птицефермы. Птицеферма эта была гордостью колхоза. Длинное здание с шиферной крышей, с паровым отоплением и электрическим светом было построено в прошлом году на границе поддубенских и синегорских земель. По новому землеустройству оно оказывалось совсем не на месте, как раз посредине седьмого поля зернового севооборота. Как ни жаль, но приходилось его переносить. Я показал Василию Степановичу Боровому, председателю объединенного колхоза, расчеты, и скрепя сердце он согласился.

И вот однажды, когда я был у Василия Степановича, он сказал, что ферму уже разбирают. Я удивился. Новый план землеустройства еще не был утвержден, и мне казалось, что председатель действует рискованно.

— Чего Ждать, — сказал Василий Степанович, заметив мое удивление, — переиначивать так переиначивать, чтобы раз-два, и готово. Пойдем поглядим. Ребята там горячие, наверно, уже стропила снимают.

Мы вышли в поле. Василии Степанович, бритый и стриженый шестидесятилетний старик, на цыпочках, словно молодой, забирался вверх по крутому размякшему откосу. Я следовал по вмятинам его следов, как по ступенькам. Наконец показалось здание фермы. Оно стояло целехонькое. На бревнах сидел коренастый бригадир в красной ковровой тюбетейке и человек десять девчат. Среди них была и моя хозяйка — Люба. А рядом с Любой сидела девушка с коротким вздернутым носом, видимо, самая младшая из всех. Колечки белокурых волос торчали из-под ее платка. Эта девушка чем-то выделялась среди своих подруг, и сначала я не мог понять чем. Но, приглядевшись, я догадался: у нее были удивительно выразительные глаза — голубые глаза, смотревшие на все вокруг с детским удивлением и радостью.

Никто не работал. Василий Степанович сдвинул брови.

— Чего это вы, Семен, уже утомились? — обратился он к бригадиру. — Устали головами подушки подпирать?

Голубоглазая девушка взглянула на Семена, словно говоря ему: «Ну, скажи скорей что-нибудь, а то, ох, тебе и будет!»

— Ни одна не хочет на крышу лезть, — неторопливо ответил Семен. — Жалко им рушить.

— Что же это вы? — спросил председатель, заложив руки в карманы брюк и медленно переводя взгляд с одной девушки на другую.

— Пошли, девчата, полезем, — сказала Люба.

— Зачем мы станем такую красоту рушить, Василий Степанович! — пронзительно заговорила строгая Феня, заведующая птицефермой. — А курей куда будем девать?

— Пока на новом месте ферму соберем — кур в сарай переведем.

— Неладно придумано, — заметил Семен. — Там низина, Василий Степанович, сырость. Захворают куры туберкулезом.

Голубоглазая девушка вопросительно взглянула на председателя, и во взгляде ее можно было прочесть: «Ведь и правда, захворают куры туберкулезом. Как же это вы так, Василий Степанович».

— Не захворают, — сказал председатель, — не на век переводим. От силы на неделю.

— И хорек повадится, — продолжал Семен. — Место там угрюмое, на отлете. Хорек повадится, не уследишь.

Девушка обернулась к председателю, словно говоря: «Вот видите, какой у нас умный бригадир. Хорек кур передушит, что будем делать?»

— Не бойся, собаку на цепь посадим, — сказал председатель. — Отпугнет.

— Где вы такую собаку возьмете? — спросил Семен,

«Да, да, где вы возьмете собаку?» — сияли большие глаза девушки.

— А хоть у Бирюковых. Я гляжу, и тебе не больно охота задание выполнять. А ну, дай ломик.

И, забравшись на крышу, Василий Степанович стал отрывать плитки шифера.

— Ладно сидеть. Полезли работать, — сказала Люба и стала подниматься но приставной лестнице.

— Рушить-то она мастерица, — сказала Феня.

— И строить стану не хуже! — крикнула сверху Люба.

— Дожили, — продолжала Феня — Поддубенские строили, а синегорские рушить станут.

— Теперь что синегорские, что поддубенские — один колхоз «Победа», — отвечала Люба. — Наташка, а ты что стоишь? Лезь ко мне!

Голубоглазая девушка колебалась. Люба неловко подковырнула плитку шифера, выворачиваемый гвоздь вскрикнул, словно от боли, и плитка треснула пополам.

— Слезай! — закричала Феня. — Что хотите делайте, Василий Степанович, а не могу я глядеть, как наше добро губят. Знает она, как мне плитки достались? Это в ихнем колхозе ничего не строили… Слезай оттуда!

— Ты все делишь! — воскликнула Люба. — Колхозы слились, а ты все: «наше» да «ваше». Ну и дели. Думаешь, если наш колхоз послабей был, так и попрекать можно…

— Я тебя не попрекаю. А ты спроси, как я в прошлом году стекла из своей избы вынимала, да сюда вставляла. Слезай, тебе говорят!

— Мне что, я и слезу. Работай сама. Что мы тебе приживалки?

Люба сошла вниз, сделала несколько решительных шагов, словно направлялась домой, но вдруг села прямо на грязную землю и заплакала.

— Да что вы сегодня все с ума посходили? — растерянно проговорил Василий Степанович.

Все молча смотрели на Любу. Наташа подошла к ней, неуверенно тронула ее острое плечо и проговорила:

— Гляди, юбку замараешь…

— Ну и шут с ней.

— Ладно тебе. Утрись, и пойдем плитки складывать…

— К нам небось приходили в прошлом году тес выпрашивать…

— Ладно. Она заведующая птицефермой. Ей это все равно, Любушка, что свою избу ломать…

— Сама же Фенька приходила за тесом да за лампочками, а теперь…

— А ты не гляди на нее, — уговаривала Наташа подругу. — Пойдем, Любушка, пойдем…

— Долго вы будете постановку разыгрывать? — сказал Василий Степанович, посмотрев на часы. — Семен, начинай.