Алексей Мальцев - Призрачно всё...

Она чувствовала, что сама в этот момент опускается ниже уровня асфальта. Еще ниже, в самую преисподнюю, откуда, если что, уже не возвращаются. Ей не отмыться потом, не отбояриться. Ей нет оправдания и прощения. Что она делает?

Только не проснись, родной мой, только не проснись. Досмотри свой чудесный сон. Я знаю, тебе хорошо в нем, вот и побудь там еще немного. Потом вернешься, когда я уйду.

Никаких следов уколов она не обнаружила. Зато обнаружила кое-что другое. Он «вынырнул» внезапно из-под слабой резинки, маленький, словно опенок на пеньке. Ольга чуть не вскрикнула: в шестнадцать лет таких маленьких не бывает. Не может быть даже теоретически: внешне сын сформирован нормально. Худоба — худобой, но развитие мышечное, что называется, соответствует. Каково это: в одиночку нести по жизни этот крест… Сколько насмешек Савелию пришлось вытерпеть в той же школе, в бане, в душе… Бедный, бедный.

Вот где кроется его самый неразрешимый комплекс. Вот почему он не встречается с девушками. Не здесь ли гнездятся причины всех его бед и большинства опрометчивых поступков в жизни?

Она смотрела, не отрываясь, на «главный» орган сына, и слезы текли по ее щекам: за что? Она отлично помнила этот «медицинский прыщик» в далеком младенчестве Савелия. Так с тех пор прошло столько лет, кто мог предположить, что он ничуть не увеличится!

Есть наверняка какие-то лекарства, процедуры. Ольга точно не знала, скорее, надеялась на чудо. Ни к какому врачу Савелий идти не согласится. Более того, если он узнает про материнскую осведомленность, то не простит никогда. Такое не прощают, тем более — Савелий. Ольга хорошо знала своего сына.

А если попробовать попросить Аркадия, все-таки это чисто мужской вопрос, и с ним должен разбираться мужчина. Но Аркадий исчез, растворился в темноте заоконной, и вряд ли появится в ближайшее время. Она опять осталась один на один с проблемой. Вернее, они с Савелием остались одни. Аркадий, муж и отец, сбежал, струсил. Уклонился, как сейчас говорят.

«Опенок» в ее пальцах неожиданно вздрогнул, начал крепнуть. Ольга готова была сгореть от стыда, но оторвать глаз от того, что держала в этот момент в руке, была не в силах. Да, микроскопический, но… какой красивый, величественный. Что она делает? Она «съехала по фазе»? Это ее сын, которого она качала на руках, не спала из-за него ночами. Когда он во втором классе подбил глаз однокласснику, ей стоило немалых усилий уговорить родителей пострадавшего не заявлять в милицию. А когда его укачало в автобусе, возвращавшегося после экскурсии лет десять назад, и он умудрился опорожнить весь желудок на голые колени одноклассниц, ей казалось, что в школе ему не удержаться никак… Да мало ли что было раньше.

Краем глаза Ольга заметила, что лицо сына разгладилось, дыхание стало глубже. Когда Савелий бывал под воздействием наркотиков, лицо у него имело другое выражение, уж она-то знала.

Она не заметила, как сползла на пол ее косынка, как она расстегнула свои брюки, чтобы не стеснять движений. Ему было хорошо, и это — главное. Ради удовольствия сына она готова была … на многое, если не на все.

Отчего-то пересохло во рту. Кажется, она немного потеряла контроль над собой… Насколько — немного? Что она делает?! Что?!

Спустя полчаса, вся в поту, в прихожей она уперлась лбом в стену. Никакими сказочками о благополучии сына этого не объяснить. То, что произошло, называлось по-другому. Ей тоже было… сказочно хорошо. Как давно уже не бывало.

Полный бред!

Этому в мед академии не учат. Не дают даже самых общих понятий, самых приблизительных. Как ввести человека в кому, чтобы он благополучно улетел в далекое будущее, освободив тело для другого, который не известно где пребывал все это время. (Уж не в будущем ли, на месте того, кто столь бесцеремонно вытеснил его с насиженного места?! Вот повезло-то парню!)

Возможно ли, чтобы после комы все вернулось на круги своя? Человек проснулся прежним, каким жил до этого: со своими прибамбасами, словами-паразитами, привычкой где попало грызть ногти…

Определенно, к этому отечественная медицина пока не готова. В современной психиатрии применяются так называемые инсулиновые шоки. К примеру, больным шизофренией целенаправленно на небольшой срок понижают сахар крови ниже критического, чтобы сознание на какое-то время покинуло мирянина… При этом, как в компьютере, происходит «перезагрузка файлов» нервной системы, после которой человек воспринимает мир несколько иначе.

То же самое предстояло сотворить Изместьеву с Вениамином Поплевко образца последних дней. По словам Пришельца, этого будет вполне достаточно, чтобы его «голографическая сущность» в мгновение ока перенеслась в будущее. Вернется ли на его место прежний «Венечка» — вопрос из разряда «Есть ли жизнь на Марсе?». Но — посмотрим, утро вечера мудренее.

Аркадий сидел в ординаторской Отделения неврозов и вполуха слушал, как заведующий «выпускал пар» по поводу «выписки» больного Поплевко:

— Артисты, Тарантины, твою мать! Так поступать с психиатрией! Они, видите ли, пошутить решили! Интересно им, понимаешь, убедительно ли они брешут! Ты-то куда смотрел, реаниматор хренов?

— Вот те крест, Антоныч, реанимация как реанимация, — притворно «включился» Изместьев, не забыв осенить себя крестным знамением. — Все диабетики так из ком возвращаются. Ничего особенного. Да ты у коллег моих можешь спросить. Не один я с ним корячился.

— И страусиха эта евонная… Кристина, кажется. Натурально руки заламывала, — сгорбившись, словно вождь мирового пролетариата, заведующий «торил» все новые и новые пути по ординаторской. — Я тебе скажу! По Станиславскому… я поверил, честно… Ну, стервь! Вот, поколение, а? С чем шутят, с чем шутят? Ни стыда, ни совести… Нас вообще, за лохов держат. И как натурально у них получилось!

«Еще бы не натурально! — со злорадством усмехнулся про себя доктор. — Сам Ворзонин Поплевко инструктировал. Он и тебя, сердешного, „одухотворил“ вон как, зрачки до сих пор по полтиннику. Здесь как раз удивляться нечему. Удивительно будет дальнейшее перемещение… во времени. Или, как это у них… эрмикция, кажется. Вот там у тебя мозги точно в осадок выпадут. Если, разумеется, тебе „посчастливится“ присутствовать при этом».

Что ж, если светило психиатрии так убивается, значит, у него, Изместьева, действительно, все получилось. Осталась «мелочь»: тщательно «перетереть» с Поплевко все нюансы его, Аркадия, полета (эрмикции, конечно же!) на двадцать лет назад, заручиться железной гарантией парня.

Хотя… Какая тут, к лешему, гарантия?! Придется полностью положиться на порядочность и благополучное возвращение Карла Клойтцера. Уж таковы особенности этой (будь она неладна!) эрмикции, что управлять процессом можно лишь оттуда, из далекого будущего. Куда Изместьева никакими коврижками не заманишь.