Алексей Мальцев - Призрачно всё...

— Наверное, я засмеюсь как-нибудь позже, — извиняющимся тоном процедил тот. — А теперь поговорим о том, как отнесутся твои близкие к твоему… уходу.

Тут Изместьев взвился так, словно косточка от сливы, проглоченная накануне, закупорила «движение по туннелю» на самом завершающем этапе:

— Это пусть тебя не волнует! Уговор есть уговор! Мы договаривались «баш на баш».

— Но Эрмикт-Конвенкциия категорически запрещает перемещение в случаях угрозы для чьей-то жизни, в том числе не рождения и упущенного рождения… — тоном адвоката в суде «задекларировал» Поплевко. — Она потребует письменное согласие родственников. И пока я им это не представлю…

— Ха-ха-ха, — гомерически запульсировал доктор, проверяя на прочность коленями бардачок. — А как же я представлю письменное согласие, если до вашего чертового времени можно лишь… душой добраться?!

— Элементарно! — из каменных губ Поплевко, казалось, вырывается пламя, как из доменной печи. — Естественным способом: Ты положишь документ, куда я скажу. Он благополучно сохранится до наших времен, и я, оказавшись в своем теле и своем времени, найду бумагу без проблем. Поверь, амбулаторную бумаженцию Поплевко было найти в сто раз сложней. А здесь все сохранится, как в Швейцарском банке!

Изместьев почувствовал, как комфортабельное сиденье иномарки уплывает из-под его ягодиц. Железобетонная правота Клойтцера выводила из себя. Хотелось вгрызться зубами в его худосочный подбородок и хрустнуть, как куриное крылышко.

— Почему ты меня не предупредил? Я бы не стал тебе помогать в твоей долбанной миссии. — прошипел доктор. — А сейчас, когда я уже настроился, когда я готов. Ты вдруг заявляешь…

— Ты лучше энергию своих эмоций направь на оформление бумаг, — поучительно вещал Поплевко, рискуя «схлопотать» ребром ладони по шее в любой момент. — У тебя время есть. Мы можем договориться на завтра, или через неделю, скажем… Я лишь покажу, куда спрятать документ. Заверенный печатями…

— Что?! Печатями? — доктору показалось, что он ослышался. — И у вас бюрократия процветает? Как и мафия, она бессмертна. Вот это номерок! Вот это томограмма, мать твою!

В его «медицинской» голове вертелись планы — один коварней другого. Обстоятельства складывались так, что «руководить» перемещением Клойтцер мог лишь из будущего. Значит, бить его сейчас не следует, надо отправлять. Но от этого глагола веяло такой безысходностью-безнадегой, что сводило скулы. Улететь-то он улетит, а доктор останется один на один со своей неосуществленной мечтой… Такой манящей, такой влекущей… К тому же, калечить Поплевко бесполезно: все это направлено на бренную плоть, а не на душу. Следовало повернуть ситуацию, сломать, перекроить.

Дилетанты, недоучки… Иначе и не назовешь. Все вокруг — круглые идиоты. И родители в том числе, как это ни печально констатировать. Что может быть примитивней, чем воспринимать наркоту исключительно как средство получения неземного кайфа? Как средство ухода от рутинных проблем, от текучки? Это то, что лежит на поверхности, что не объехать, не перепрыгнуть. Самое очевидное. Но не это главное, и Савел для себя открыл это давно.

Мало кто рассматривает «кумар» как попытку «сдвинуть» сознание для того, чтобы увидеть большее. Паранормальное, если хотите. Заглянуть за грань. А это так! Другие миры существуют, они не где-то, а рядом, здесь, стоит лишь руку протянуть. Только протянуть в нужном направлении. И в нужном времени.

Для этого стоит вынырнуть из реальности на мгновение. Обычному человеку никогда не увидеть того, что является Савелу под кайфом. Обычный мирянин не в силах оценить и сотой доли красоты тех марсианских пустынь, кратеров Меркурия, где Савелий бывает чуть не каждый день… Или почти каждый день. Не говоря уже о городах — аквариумах.

То, что с отцом творится что-то экстраординарное, Савелий также увидел в одном из своих заплывов: вокруг родителя мерцало оранжевое свечение, ореол. Вначале парень не обратил на это никакого внимания. Ну, чего не бывает в наркотическом отрубе! А потом, когда свечение сгустилось, стало ярче, Савел задумался. Было о чем.

Странное то было состояние. К обычному «пофигизму» примешивалась нешуточная тревога: отец что-то задумал, это сомнению не подвергалось. Пару раз Савел начинал шпионить за отцом, но всякий раз Изместьев — старший уходил от погони за счет лучшей технической оснащенности: то какая-нибудь жутко упакованная «гурами» подвозила его на своем «кабриолете», а у сына не было в наличии в этот момент ни средств, ни желания бросаться за отцом в погоню; то у Савела вдруг наклевывалось нечто, чего нельзя было перенести на другой промежуток времени, и он переключался на это нечто.

Короче, не судьба, частного детектива из парня не получалось ни под каким соусом.

Тогда Савел решил предупредить мать. С одной стороны, тот факт, что семья рушилась на глазах, и склеить ее не представлялось возможным, было чем-то очевидным и каким-то будничным, не вызывавшим особого трепета; с другой — задуманное отцом как-то не встраивалось в схему, а «плескалось» где-то совсем в иной «акватории». Несмотря на то, что в затянувшемся поединке сын всецело находился на стороне матери, у него в последнее время стали появляться необъяснимые приступы досады на самого себя за грубость в отношении отца. Правота словно уходила из-под ног, оставляя его беспомощным, беззащитным.

— О чем это ты? — не поняла Ольга, когда он решил поделиться с ней своей обеспокоенностью, откровенно выложив ей все, чем тяготился.

Момент для подобных «предупреждений» был не очень благоприятный: они покачивались в битком набитом троллейбусе, направляясь на прием к наркологу. Матери удалось-таки в очередной раз убедить сына показаться доктору. Возможно, сыграло роль то, что Савел не мог спорить с матерью в последнее время.

— О том, что папай задумал что-то мерзкое, — ответил он, стараясь не смотреть в материнские глаза. В последнее время он вообще старался не оставаться с нею наедине: каждый раз перед глазами «всплывало» увиденное на мониторе. Ни одна другая «картинка» не отпечатывалась в памяти так крепко… Почему???? Не потому ли, что увиденное… О, черт, это ж такая грязюка, святотатство, смертный грех. Но, как и перед наркотой, Савелий был абсолютно бессильным перед тем, что периодически всплывало перед глазами. Надо отметить, всплывало все чаще и чаще. Бросая его в жар, лишая самообладания, трезвости… Это было покруче наркоты, сильнее ее.

— Что он может задумать? — Ольга смотрела на сына в упор, как бы заново открывая для себя черты родного лица. — Не бойся меня испугать или огорчить. Я взрослая девочка, ко всему готова, не надо меня жалеть.