Алексей Мальцев - Призрачно всё...

Пораженный услышанным, Савелий часто задышал и завертел головой. Мать еще никогда так с ним не говорила: я — взрослая девочка. Так с сыном не общаются! Так общаются… страшно сказать, с кем. Неужели, о, черт! Что, что, что она подразумевала?

— Да я, собственно, ничего конкретного сказать не могу, — под ее телескопическим взглядом Савелий чувствовал себя очень неуютно. Нужные слова приходили в час по чайной ложке. — Я только… чувствую, но информацией не владею.

— А кто владеет? — продолжала допытываться мать.

— Такие люди есть, — начал он уверенно, но вскоре сник. — Но я их не знаю. Хотя чувствую, что они существуют. Это как будто коллективный заговор.

Они несколько секунд помолчали, потом Ольга вздохнула:

— Прямо детектив какой-то.

Недоброе шевельнулось у Савела в груди. А вдруг она что-то заподозрила? Каким-то неведомым образом она в курсе всех его подсматриваний. Тогда как? Продолжать игру? Ему не в первый раз идти ва-банк, очертя голову. Хотя… этого не может быть в принципе.

Мысли смерчем пронеслись в голове Савела, не оставив никакого следа. Все равно уже ничего не исправить. Из памяти не сотрешь, из головы не выкинешь. Надо с этим жить как-то. Отступать нет смысла, так как он спекся. Он не хочет сопротивляться этому наваждению, не видит смысла. Он готов нырнуть в него и плыть, плыть…

— Понимаешь, ма, он что-то действительно задумал. И такое, после которого никому мало не покажется. Я в этом уверен… Ма, это не шутки. Думаю, что дома его нет лишь по одной причине: он боится себя выдать, боится нас спугнуть.

— Это ты про отца своего так? — Ольга с укоризной посмотрела на него. — Я, кажется, догадываюсь, отчего у тебя такая злость. Это очень печально, Савушка, но все равно не повод, чтобы…

Троллейбус застрял в очередной пробке, они были притиснуты друг к другу так, что Савел чувствовал своим телом ее грудь, живот и бедра. Мать не отстранялась, даже не пыталась уменьшить «остроту восприятия». Дыша ей в самый лоб, он попытался вновь насторожить ее:

— Я не шучу, ма, нисколько.

— Называй меня Ольгой, — как бы невзначай бросила мать, оборвав его на полуслове. — Как на западе. Простенько и со вкусом.

Это был настолько прямой намек, что Савел в первое время даже забыл, как дышать. Чувствуя, что пот начинает ему застилать глаза, он зажмурился, тряханул головой. Так и не придумав, как себя дальше вести, он неожиданно для себя спросил:

— Что ты делала 16 сентября в «ПромСтройПроекте»? …Ольга? Ты там не работаешь.

— Ты меня там видел? — явно смутившись, спросила она полушепотом, — так, чтобы, кроме него, ее никто не слышал. Потом заметила буднично, без особых эмоций: — значит, ты в туалете подглядывал.

— Это еще почему? — спросил Савелий, ощущая себя на верхней полке парилки. Словно кто-то разрезанной напополам только что отваренной свеклой мазал ему лоб, щеки. — Что еще за фантазии?

Кажется, мать обо всем догадалась. Все, карты раскрыты, кингстоны прорваны, приходится рисковать. Но… кто не рискует… Как же он так пролетел по-детски?!! Впрочем, мать — на то и мать, чтобы знать все про своих детей.

— Потому что я зашла в это здание только для того, чтобы сходить в туалет. Приспичило, понимаешь?

Боже, как просто ларчик открывался… Но на входе необходимо предъявить пропуск.

— На вахте достаточно оставить паспорт, и в туалет тебя пропустят просто так, за красивые глазки, — пояснила Ольга, припав лбом к его подбородку. — А ты… действительно там был? И что ты там делал?

К такому вопросу он был совершенно не готов. И без того красный и вспотевший, вдруг почувствовал, как протолкнуть воздух в легкие становится все трудней и трудней. Материнская грудь нестерпимо жгла где-то на уровне ребер. Как можно это было вытерпеть?

— Все, наша остановка скоро, — решила разрядить обстановку Ольга. — Давай к выходу… Партизан.

— Затормози-ка, кудесник, — грозно «отчеканил» Аркадий, открыв на ходу дверцу. Когда они прошли несколько метров вдоль стадиона «Прикамье», доктор начал негромко и монотонно, словно на психотерапевтическом сеансе, объяснять. — А теперича слухай сюда. Ты, надеюсь, понимаешь, что Миланочку, спасительницу твою, можно родоразрешить в любой момент по медицинским показаниям. И зародыш, о котором ты столь трепетно заявляешь, что он «тот самый», отсосется по трубке, превратясь в месиво из органики. Впечаталось?! Ты уж прости за натурализм, но тебя иначе не вразумить, терпи. Учти, мне, как врачу, это несложно устроить. И — прощай, счастливое будущее.

— Ты … не сделаешь … этого! — неуверенно промямлил дрожащими губами псевдо-Вениамин. — У тебя … рука не поднимется.

— Может, проверим? — доктор развернулся к спасенному им же пациенту. — Рискнем, а? Только шлепни губками, ну?!

— Если малыш не родится, то пошлют вновь, — вздохнул, разведя руками, Поплевко, — но уже не меня.

— И этот кто-то снова попадет ко мне. На мою бригаду хлопец наткнется. Я спасу его… — ехидно закивал Аркадий, глядя Пришельцу в глаза. — Спасу и выведу на чистую воду, расшифрую, будь спок. Ты сам говорил, что эта возможность — единственная, чтобы попасть в наше время. Слишком мимолетен промежуток — за зачатием почти сразу же следует аборт. Иначе никак у вас не получится. Так вышло, что мы с бригадой рядом оказались. И будем оказываться всякий раз, когда вы захотите переписывать историю заново. Учти! Никуда вы не денетесь! Так что, либо ты придумаешь, как меня отправить завтра же, либо… И не забудь: я могу карту вызова в Парк культуры, ту самую, благодаря которой вы и почерпнули информацию о коме Поплевко, и уничтожить. (От Аркадия не укрылось, как вздрогнул Пришелец при этих словах, даже капельки пота на лбу засеребрились.) Это можно устроить в любой момент. Карточка до вас не дойдет. Не дождетесь! Вот так возьму, — доктор подпрыгнул и сорвал лист с тополя, — и порву. И ты исчезнешь, как сон, как утренний туман. Она, кстати, на подстанции сейчас хранится, я ее специально отложил в сторонку, чтоб не затерялась в суете бренной. Мало ли!

Понурый Поплевко плелся впереди доктора, словно арестант впереди конвоира. Лица его Изместьев не видел, но, казалось, слышал, как скрипят мозги пришельца, тщетно пытаясь найти выход.

— Пойми, я на все пойду, чтобы слинять отседова. Не останусь ни под каким соусом.

И вновь Аркадий не смог уловить метаморфозу, произошедшую с Поплевко: его собеседник вдруг повеселел, лицо разгладилось. Он положил на плечо доктора худую руку:

— Что ж, похоже, у меня нет иного выхода. Придется все написать от фонаря.

Аркадий поперхнулся, сбросив его руку:

— Только не надо делать вид, что это происходит в первый раз. Словно раньше бог миловал, и никогда не случалось приписок делать…